Моё Величество — с ума сойти!
Нет, когда затевала революцию, то совершенно не жаждала монаршей власти. Я просто восстала против беззакония, скотского отношения к людям, пыталась добиться справедливости… Как ни странно, затея удалась. Ну а, в благодарность за это, крестьяне усадили мой зад на трон и принудили самопровозгласиться «анпиратицей»!
Увы, как писал старик Шекспир: «Не всё спокойно в датском королевстве».
Конечно, я не питаю иллюзий, что с захватом столицы Вивьера, сразу же наступит всеобщее счастье. Согнать прежнего короля с престола и самой взгромоздиться на золочёный стул с витиеватыми украшениями — это лишь полдела. Ещё надлежит удержать власть. Причём не силой, а грамотным руководством. И, чую, задачка не разочаровать поверивший в меня люд будет посложнее, нежели призвать их под ружьё.
Положим, додавить с помощью ополченцев разрозненные, но по-прежнему яростно огрызающиеся отряды сподвижников Констафа, сумеем. Потом следует распустить мужиков к жёнам и детям. Пусть занимаются более привычными профессиями.
Но вот как бороться со «свиньёй», подложенной нам прежним властителем? С тысячами отморозками, намеренно выпущенных на волю? Констаф будто заранее предчувствовал свой печальный исход и специально накопил в тюремных застенках столько отребья, не предавал их казни. Как мне победить не на шутку разгулявшийся бандитизм? Грабежи, убийства, насилие, воровство процветают, как никогда.
Плюс десятки ежедневных пожаров, вспыхивающие тут и там — тоже, подозреваю, отнюдь не из-за неосторожного обращения с огнём.
Да ещё участившиеся случаи нападения виверн, гигантских жаб, ядовитых змей и прочих мерзких рептилий. Мёдом им тут намазано что ли? Старожилы не припоминают, чтобы раньше творилось что-то подобное. Странно, загадочно и подозрительно всё это.
Но я справлюсь! Обязательно! И прослыву в памяти потомков не только Первой или Освободительницей, а и Мудрой!
— Ну, так, что будем делать, Ваше Величество? — вывел меня из задумчивости маркиз Нэллис, согласившийся возглавить наспех организованную жандармерию.
Маркиз — один из немногих дворян, которые без колебаний, перешли на сторону бедняков. При Констафе Нэллис занимал пост начальника тайной канцелярии, но никаких предубеждений, касающихся ведения им двойной игры, у меня не возникает. Почему?
Во-первых, он добросовестно и умело выполняет возложенные на него обязанности. За несколько дней (точнее суток, ибо это человек со «стальным стрежнем» внутри, порою кажется, не ведает усталости, и работает даже ночами), по «горячим» следам, раскрыл четыре десятка дел и переловил около сотни злодеев. Ещё большее количество преступлений удалось предотвратить благодаря мерам предосторожности, своевременно предпринятым по его ценным указаниям.
А во-вторых, потому что при прежнем короле этот суровый мужчина с цепкими глазами, служил в вышеупомянутой должности давно, но в момент изгнания супостата был закован в колодки и висел на цепях и крюках на самом нижнем и сыром этаже арестантского подземелья. Некогда крепкого мужчину средних лет, превратившегося в дряхлого седовласого старца, долго и жестоко пытали, морили голодом, холодом и калёным железом. Веки его были срезаны, ноздри разорваны, все без исключения пальцы на руках отрублены, по всему телу виднелись уродливые следы неподдающихся счёту увечий. Нэллис не реагировал на внешние раздражители, дышал так слабо и редко, да вдобавок был настолько окоченелым, что мы поначалу решили, будто бедняга помер. Никогда не забуду его остекленевший взгляд.
Однако, когда страдальца спустили вниз, и по традиции, как всем мёртвым, накрыли лицо тканью, из-под неё неожиданно раздался гневный крик, едва не отправивший на тот свет товарищей, державших носилки с «трупом»:
— Эй! Погодите меня хоронить! Не сдохну, пока кое-кому не отомщу!
И было в том голосе что-то такое, отчего, как пишут в книгах, кровь в жилах стынет.
Причин, заставляющих его терпеть мучения и цепляться за жизнь, узник не называл. Равно как умалчивал, чем конкретно провинился перед свергнутым тираном. Скупо проронил что-то про личные счёты и всё. Однако информацию о том, кто он есть на самом деле, и кем был до заключения, не таил. А когда ему поведали о сложившемся в государстве положении, сразу же предложил свою квалифицированную помощь.