А ещё Констаф так и не смог конфисковать двадцать два сундука, набитых золотом и драгоценностями, хранящихся в гномьем банке — у коротышек своя политика. Оттого и бесился! Самому Нэллису те богатства, скорее всего, уже не пригодятся, а вот красавице Эйфориде и малышке понадобятся. А по сему, он ни под какими пытками не перепишет ни на кого доверенность.
Так и тянулись бесконечно долгие и бесконечно однообразные часы, дни, годы …
Надежд на спасение не было абсолютно никаких. Какая внутренняя сила не давала маркизу сдохнуть или сойти с ума, он и сам не понимал. Скорее всего, искорка приятных воспоминаний о близких ему людях. И ещё, пожалуй, вера. Как же без неё? Вера в благополучное будущее своей семьи. Воспоминания и вера — это то немногое, что у него осталось, то, что никто не силах был у него отнять. И этой малости Нэллису было вполне достаточно, чтобы хранить душевное равновесие и справляться с любыми физическими муками.
Но однажды его дежурный мучитель осклабился и заявил:
— Ну, всё, упрямец, сегодня ты, наконец, вернёшь королю награбленное! Опробую на тебе новый метод. Будет одновременно очень больно и очень приятно!
Узник презрительно скривился, мол, не первый раз уже подобные хвастливые заявления слышит.
— Поясню: больно тебе, а приятно — мне.
Нэллис и на сей раз не удосужился ответить этой опостылевшей роже.
— Да нет, ты снова не понял, болван. Боль твоя будет не физической, — живодёр как-то по-особому гадко хмыкнул и подал условный знак помощнику, наблюдающему за дверью. Тот с готовностью залязгал железными засовами и втолкнул в камеру связанную заплаканную женщину в разодранном платье и туго связанными за спиной руками.
— Глядите, милорд, кого мы вам привели прямо из тёплой королевской опочивальни. Новую игрушку его величества! Игрушку-потаскушку, хе-хе, — мерзко хихикнул тюремщик представив несчастную. Затем добавил в голос извиняющихся ноток. — Правда, бракованная попалась, слишком быстро сломалась. С неженками это частенько. Но ничего, мы ведь не привередливые, нам позабавиться, и такая сойдёт, верно?
Подвешенный на крюках Нэллис нахмурился и безучастно посмотрел на провинившуюся девицу… а потом вдруг бешено задёргался, загромыхал цепями:
— Эйфорида!
Глава 16
Нэллис
— Верите, всего одна мысль кружилась в мыслях — как они нашли её? — я поднял взгляд Олику. На ней лица не было, она слушала меня, зажав рот ладонью, с расширенными от ужаса и мокрыми от слёз глазами. — Может не нужно дальше, Ваше Величество?
— Нет-нет, маркиз, продолжайте, прошу вас. Вам нужно выговориться, — возразила новая королева Вивьера с сочувствием.
— Как пожелаете, — пожал я плечами и продолжил: — Хотя, как позже выяснилось, с момента расставания прошло всего несколько лет, я с трудом узнал свою любимую. Казалось, супруга постарела лет на двадцать. Впрочем, я и сам за эти годы превратился в немощного старика.
Палач, грубо приподнял за волосы упавшую на колени княжну и от души хлестнул её по щеке. Та сжала губы, стараясь стойко снести боль и унижение, но не выдержала, зарыдала.
— Ты за это жестоко заплатишь, сволочь! — яростно захрипел я.
Тюремщик слащаво улыбнулся, затем стал медленно развязывать подпоясывающую штаны верёвку и приговаривать:
— Потерпи, милая, сейчас начнётся потеха.
Эйфорида отрицательно замотала головой и, перебирая босыми ногами по полу и обливаясь слезами, затравлено попятилась.
— Не трогай её, ублюдок! Не смей даже прикасаться к ней, урод! Нет! Стой! Передай королю, что я всё скажу, всё подпишу, всё отдам! Лично, ты станешь баснословно богат! — заорал я и, действительно, был готов сдаться.
Но заманчивые посулы, равно как и страшные угрозы с проклятьями из уст узника, истязатель игнорировал…
— Я рвал мышцы и сухожилия, бился в конвульсиях, пускал пену изо рта, умолял и проклинал, а они лишь смеялись мне в лицо и демонстративно грубо, словно взбесившиеся животные, насиловали её, — неподвижно уставившись в одну точку, вспоминал я дальше.
— Они? — сглотнув застрявший в горле ком, тихонько спросила Олика. — Так этих похотливых скотов было несколько?
— Несколько? — горько усмехнулся я. — Их было несколько сотен, Ваше Величество! Триста двадцать шесть, если быть совсем уж точным: пятьдесят пять стражников, двести семьдесят убийц, воров и прочего отребья из соседних клеток. Тех, которых потом выпустил на волю паршивый монарх. Мерзавец, который тоже принимал участие и стал первым, кто обесчестил мою жену. Самое обидное, что княжна сама явилась в столицу и подписала все необходимые документы для того, чтобы двору отошли деньги и сокровища нашей семьи, что доселе хранились в недосягаемом банке гномов. Глупенькая надеялась, таким образом, выкупить мою свободу. Думала, что Констаф проявит милосердие. Но лживой твари на троне этого оказалось мало! Помимо материальных ценностей он запросил от Эйфориды пять ночей женской ласки. Даже не представляю, каких усилий это стоило бедняжке. Но ради меня любимая переборола собственное отвращение и согласилась. Потом, конечно же, сюзерен жестоко обманул обесчещенную княжну, и её притащили в клетку…