Его собеседник улыбнулся. Смотреть на это было не очень приятно.
— И вы преуспели?
— Я не знаю. Пока, я полагаю.
Изможденный профессор пожал плечами.
— Тогда Вы игнорируете завтра. Я думаю, что вы потерпели неудачу, но я не уверен, конечно, пока я не выполняю эксперимент, который создаст новое восприятие. Он наклонился вперед. — Я перейду к сути, мистер Прентисс - Роджерс. Рядом с вами - и возможно, только за исключением Цензора, я знаю больше о математическом подходе к существующей действительности, чем кто-либо еще в мире. Я могу даже знать такие вещи о ней, которых вы не знаете. На других этапах этой науки я слабоват, потому что я разработал ваши результаты на основании простой логики, а не способности проникновения в суть. И логика, как мы знаем, применима только в неопределенных пределах. Но в разработке практического устройства — фактической машины — для полномасштабного изменения входящего восприятия, я чрезвычайно впереди вас. Вы ведь видели мой аппарат вчера вечером, мистер Прентисс - Роджерс? О, да ладно, не скромничайте.
Прентисс глубоко затянулся своей трубкой.
— Да, я видел его.
— Вы всё там поняли?
— Нет. Там было не всё. По крайней мере, аппарат на столе был не полностью собран. В нем должно быть больше, чем призма Николя и гониометр[6].
— Ах, Вы умница! Да, у меня хватило ума, чтобы не разрешать вам оставаться очень долго – не больше, чем необходимо, чтобы подогреть ваше любопытство. Тогда слушайте! Я предлагаю Вам сотрудничество. Проверьте мои данные и аппарат; взамен вы можете присутствовать, когда я буду выполнять эксперимент. Мы вместе достигнем озарения. Мы будем знать все сущности мироздания. Мы станем богами!
— А что относительно двух миллиардов других людей? — спросил Прентисс, мягко нажимая на плечевую кобуру.
Профессор слабо улыбнулся. — Их безумие – предполагая, что все они продолжат существовать, может стать немного более явным, конечно. Но зачем о них беспокоиться? Он закусил свои волчьи губы.
— Не ожидайте, что я поверю этой ауре альтруизма, мистер Прентисс - Роджерс. Я думаю, что вы просто боитесь столкнуться с тем, что лежит за нашей, так называемой‚ «действительностью».
— По крайней мере, я — трус за благое дело. Он встал. — У Вас есть, что еще сказать, профессор?
Он знал, что ему просто необходимо пережить первое движение. Люс, должно быть, прекрасно понимал, что он мог быть арестован полдюжины раз за эти минуты. Простое владение пропавшей копией диссертации, откровенное признание планов экспериментировать с действительностью, и его предпринятое взяточничество высокопоставленного чиновника Цензора. И еще, само поведение человека отрицало возможность дальнейшего продолжения карьеры в ее расцвете.
Щеки Люса раздулись в кратком вздохе.
— Я сожалею, что у вас не хватает ума насчет этого, мистер Прентисс - Роджерс. Все же, настанет время, знаете ли, когда вам придется наверстать свой разум, чтобы пройти через это, скажем так? Фактически, нам, вероятно, придется зависеть друг друга в значительной степени на товарищеских отношениях — там. Даже боги должны иногда болтать о пустяках, и у меня есть подозрение, что вы и я собираемся быть весьма дружелюбными. Так что, давайте, не будем врагами.
Рука Прентисса скользнула за отворот пиджака и вытянула курносое автоматическое оружие. У него было мрачное предчувствие, что всё это было бесполезно, и что профессор тихо смеялся над ним, но у него не было другого выбора.
— Вы арестованы, — сказал он бесстрастно. – Следуйте со мной.
Люс пожал плечами, при этом в его горле прозвучало что-то, похожее на беззвучный, издевательский смех.
— Конечно, мистер Прентисс - Роджерс.
Он поднялся. Комната погрузилась в мгновенную темноту.
Прентисс выстрелил три раза, освещая изможденную, хихикающую фигуру при каждой вспышке.
— Не тратьте зря заряды, мистер Прентисс - Роджерс. Свинец далеко не проникает в интенсивном диамагнитном экране. Изучите магнитный демпфер на лабораторных весах в следующий раз, когда будете в здании Цензора!
Где-то хлопнула закрывшаяся дверь.
* * *
Несколько часов спустя Прентисс рассматривал своего помощника с плохо скрываемым отвращением. Краш знал, что Прентисс получил вызов от E, чтобы посовещаться о последствиях побега Люса. Краш тайно сочувствовал Прентиссу, но он, в свою очередь, не мог вынести этого сочувствия. Он предпочел бы, чтобы маленький, астматический человек сказал ему, насколько он — Прентисс был глуп.
— Что Вы хотите? — проворчал он.
— Сэр, — выдохнул Краш извиняющимся тоном, — у меня подготовлен отчет относительно того устройства, которое вы просканировали в лаборатории Люса.
Прентисс немедленно успокоился, но подавил проявление интереса.
— И что там, в этом устройстве?
— В сущности, сэр, — прохрипел Краш, — это — только призма Николя, установленная на гониометре. Согласно проведенной стандартной проверке выяснилось, что она была отшлифована неким оптиком, который работал с ней девять лет, и почти все это время он потратил только на одну сторону призмы. Что вы думаете об этом, сэр?
— Пока ничего. Почему так долго?
— Шлифовка абсолютно плоского края, сэр, так он сказал.
— Странно. Это означало бы границу, состоящую исключительно из молекул того же самого кристаллического уровня. Что-то, что не предпринималось со времен отражателя Паломара.
— Да, сэр. И еще, там есть крепление гониометра только с одним числом на циферблате — 45°.
— Очевидно, — сказал Прентисс, — призма Николя должна использоваться только под углом 45° по отношению к падающему свету. Следовательно, вероятно, это чрезвычайно важно — почему, я не знаю, что угол должен быть точно 45°. Разумеется, для этого требуется также совершенно плоская поверхность. Я предполагаю, что вы собираетесь сказать мне, что механизм гониометра установлен очень точно.
Внезапно Прентисс понял, что Краш смотрит на него со смешанным чувством подозрения и восхищения.
— Ну? - потребовал онтологист раздраженно. — Только каков настроечный механизм? Конечно, не геометрический? Он слишком грубый. Оптический, вероятно?
Краш чуть не задохнулся в свой носовой платок. — Да, сэр. Призма вращается очень медленно в крошечном луче света. Часть луча отражается, а часть преломляется. При угле в 45°, это кажется, согласно закону Джордана, абсолютно точная половина отражается, а половина преломляется. Оба луча принимаются в реле фотоэлементов, которое останавливает вращающийся механизм, как только яркости лучей будут точно равны между собой.
Прентисс нервно подергал себя за ухо. Это была загадка. Что же собирался сделать Люс с такой изящно-отшлифованной призмой Николя? В этот момент он отдал бы десять лет своей жизни за малейший намёк на дополнительный аппарат, связанный с призмой. Конечно, это было что-то оптическое, так или иначе связанное с невротическими крысами. Что же Люс сказал той ночью в лаборатории? Что-то о замедлении фотона. И что потом должно случиться с вселенной? Что-то, похожее на откусывание крошечного кусочка от воздушного шара, как сказал Люс.
И как все это связано с определенной невозможностью, несмотря на силлогистически необходимые заключения, которые вытекали из его недавнего исследования относительно хронологии человеческого знания?
Он не был уверен. Но он был уверен, что Люс был на грани использования этого таинственного аппарата, чтобы изменить понятное мироздание, в масштабе, настолько обширном, что человечество могло потеряться в своей сути. Он должен был убедить E в этом.