— Я готов, государь, — отвернувшись от Дашкова, я повернулся к Игнату. Он сидел на добротной лошади, и смотрел на меня с высоты ее роста. Ну-ну. Ко мне уже подводили Цезаря, с которого я соскочил, чтобы с народом пообщаться. Правда, близко к народу меня охрана не пустила, Михайлов очень быстро учился на ошибках, особенно своих, но зато видимость и приличия были соблюдены. Вскочив на лошадь, я поднял руку, призывая кому надо двигаться следом. Не все выдвинулись, несколько человек остались, следить, как семеновцы организуют охрану. Это уже люди Ушакова, которых быстренько ко мне вездесущий Андрей Иванович приставил. Повернувшись к Игнату, я с трудом удержался, чтобы не подмигнуть. Потому что я теперь был на порядок выше. Мы с моим конем были под стать друг другу.
— Двинули, — я махнул рукой и первым устремился во дворец, чтобы начать такие неожиданные переговоры, к которым я, если честно, совсем не был готов. А ведь мне еще с Синодом бодаться предстоит, если мы с Игнатом о чем-то договоримся.
Глава 4
Наступил февраль, но весной даже и не пахло. Было морозно, снежно и очень ветрено. Метели мели почти ежедневно. Я мрачно перебирал бумаги, удивляясь собственной наивности, которая по началу позволяла мне думать, будто я смогу быстро разобраться с делами армии, флота и всего остального. Ага, счаз. Для человека, имеющего отношение к армии только в том аспекте, что работал в НИИ, подчиненном нашему министерству обороны, я уже довольно неплохо начал разбираться в том, какими вообще войсками располагаю. Это было уже хорошо, потому что, когда я взял армейские сказки впервые в руки, то едва чувств не лишился от обилия терминологии, о которой даже не подозревал.
Я встал, потянулся и отложил те документы, которые старательно изучал сегодня, в сторону. Хорошего помаленьку. А Петра высечь не помешало бы. Вот какого хрена он уроки прогуливал? Его хоть чему-нибудь, кроме языков учили? Почему я с самых азов вынужден изучать, чем именно Конный полк отличается от Кирасирского Его Величества полка? Все послезнания Петра в моем сознании сохранены, вот только знаний тех даже не кот наплакал, а еще меньше. Вопросы к Остерману все увеличивались в объеме, как будто их и так мало. Но, что бы Петр ни делал, а мне изучать азы все равно приходится, тут уж никуда не деться, и рассчитывать особо не на кого. Нет, можно, конечно, в охоту упасть, как в пропасть, да так и веселиться всю оставшуюся жизнь, но почему-то не хочется.
В комнате становилось темно. Февраль, темнеет рано. Не так как в январе, но все же. Дверь приоткрылась и в комнату скользнул верный Митька, которого без моего на то повеления, принялся натаскивать Ушаков. Чему он его учил, то мне неведомо, но результаты не заставили себя ждать. Митька – парень и так неглупый, начал под руководством Андрея Ивановича превращаться вообще хрен знает в кого. Он уже явно перерастал свою должность, но даже намека не давал о том, что сам думает на этот счет. Лично я хотел его к марту произвести в свои личные денщики, и сделать секретарем по совместительству. Но разговоров пока подобных не начинал, все присматривался. Иногда мне хотелось самого себя пнуть как следует, чтобы уже прекратил осторожничать до такой степени, но ничего с собой я поделать не мог: мне требовалось все проверить и перепроверить много раз, прежде, чем пускать в дело.
— Что скажешь, Митя, про Матюшкина и Лёвенвольде? — я подошел к окну, за которым уже практически ничего не было видно, кроме моего отражения, и так и встал, разглядывая мальчишеское загорелое лицо с впалыми щеками. На фоне загара, который настолько въелся в кожу, что никак не хотел сходить, волосы выглядели еще светлее, чем были на самом деле. Та англичанка права, черт ее подери, Петр Алексеевич довольно красивый тип.
— Михаил Афанасьевич повторно отцом стал, и снова сына они родили с Софьей Дмитриевной. Михаилом назвали мальчонку.
— Я знаю, я им подарок отписал, — я махнул рукой, чтобы продолжал.
— Тесть его, Дмитрий Алексеевич Соловьев в печаль ударился, говорит, что бумагу, матушкой-императрицей Екатериной подписанную о его баронстве потомственном утерял где-то, — Митька зажег свечи и принялся расставлять на столе тарелки с ужином. В последнее время я предпочитал есть в одиночестве. Это не то, чтобы не одобрялось, но, учитывая мой нежный возраст, спускалось. А там, глядишь и привыкнут, вовсе перестанут волками смотреть. Но, новость Митька мне принес знатную, что ни говори.
— А что, Андрей Иванович так и не нашел выхода на англицкий банк, где Александр Данилыч свои сбережения сохранил, и куда сам Соловьев, кажись, деньгу хоронил?