— Готова, — Репнин замялся. — Юдин совсем стыд и страх потерял.
— Что еще? — я почувствовал, что накатывает мигрень. А ведь мне еще на ассамблее плясать сегодня. Посмотрев на стол, я рявкнул на Митьку, который тихонько сидел в сторонке. — Я же просил картохи пожарить! Где она?
— Повар не хочет, и стряпуха уперлась, — Митька потупился. — Боятся они, не знают, что делать.
— И как я буду пробовать крестьян заставлять картоху сажать, ежели сам не могу ее к столу получить? Завтра с утра и повара и стряпуху сюда, раз уж они не в состоянии государя накормить, то государю самому придется руки приложить к готовке.
— Но… — Митька встрепенулся.
— А я тебя не спрашиваю, Митенька, я приказываю, — оторвавшись на Митьке, я повернулся к Репнину. — Что там Юдин за чудачества устраивает?
— Мало ему одного листа. Он печатника уже с двух сторон заставил оттиск сделать. Все равно мало. Говорит, что на его задумки и идеи как минимум три листа с двух сторон надобно.
— Я еще одного не видел и разрешения на тираж не давал, — глаз все-таки задергался. Вот заставь дурака Богу молиться, без башки останется.
— Так там только про староверов, и про то, как ты за души их грешные бился, аки святой Михаил, и как корабли сейчас снаряжаешь, чтобы нашли они себе землю обетованную на целую страницу, — любезно сообщил Репнин, который по всей видимости газету уже видел. — Да и по мелочи хватает, — и он жестом фокусника достал из-за пазухи свернутый трубочкой лист. — Читай, государь.
— Ты когда-нибудь, Юра, доиграешься, — я выхватил новенький выпуск и, не удержавшись, треснул его по лбу. Развернув, принялся читать. Так и есть, мое решение вышвырнуть всех неугодных, но в принципе достаточно полезных людей с глаз долой на край мира описано так, что слезы за душу берут. Талант все-таки Юдин, талантище! А что у нас на второй странице? Перевернув лист, я принялся читать, чувствуя, как все больше и больше расширяются мои глаза. Прочитав, я перечитал заново, затем посмотрел на Репнина, сидевшего за столом как агнец безгрешный. — Я… э-э-э… Охренеть, — выдавил я из себя и принялся зачитывать вслух:
Вчерашнего дня графиня К. застала своего супружника за совершением им недостойных графа действий с прислугой Парашкой прямо на туалетном столике графини. После чего граф К. получил ущерб имущества в виде разбитой об его голову вазы, что куплена была у китайцев и стоила графу двадцати пяти рублев. Также ущерб был нанесен крепостной прислуге Парашке в виде вырывания половины косы и избития морды украшенной самоцветами пудреницей…
Что? Я предупреждал, что здесь должна быть написана только правда. Пусть пикантная, но правда?
— Конечно, — Репнин кивнул. — Только это правда. Так Куракины вчерась куролесили.
— Но откуда вы, гады, узнали такие подробности? — я снова перечитал страницу. Да, эта газета не как горячие пирожки, она еще быстрее разлетаться будет.
— Так Парашка Юдину и рассказала, когда он ее у дома графского застал, рыдающую на задворках. Пожалел бедняжку, да еще и деньгой медной одарил, ну и… — Репнин развел руками, я же потер лоб. — Да ты не сумлевайся, государь, Юдин все проверил. И осколки вазы, и фингал графа, который все сокрушался, что сегодня на ассамблею не попадет из-за такой безделицы. Ну, подумаешь, прислугу слегка потискал. Не ссильничал же, Парашка и сама не против была, все хвостом крутила перед носом у барина.
— Кха-кха, — я откашлялся и кивнул. — Пущай тираж делает. Да, и передай, что денег больше не дам. Сумеет сделать так, чтобы за ту же сумму больше листов выходило, Бога ради, хоть тридцать страниц пущай делает, но только на таких условиях. Что там с дворами монетными?
— К концу недели переедут все под сень Кремля, — Репнин посерьёзнел. Он еще не верил до конца во власть газет. В то, как мощно эти листки могут формировать общественное мнение и манипулировать сознанием. Ничего, скоро узнает. А Юдин-то каков, ну просто прирожденный журналюга. Вот он и будет формировать в головах людей то, что нам будет необходимо в определенный момент. И, самое главное, похоже, что Юдин как раз уловил всю суть мощи печатного слова. С почином тебя, Петр Алексеевич, ты сегодня родил четвертую власть, не знаю, как насчет мира, но в России – это точно. — Черкасский спрашивает насчет бумажек, мол, ты это серьезно, государь?