— Шетарди это. Только приехал и сразу на охоту царскую увязался. Не посылать же его. Пришлось подле себя держать.
— Молодец, — я оперся Петьке на плечо, потому что ноги все еще дрожали. — Шетарди, значит. А англичане так никого, и не прислали. Не уважают они нас, Петруха, но ничего, будут уважать, это я тебе обещаю.
— Ваше императорское величество, — Шетарди спрыгнул со своего жеребца и склонился передо мной в глубоком поклоне, при этом он с явным неодобрением разглядывал мой наряд. Плевать. — Чудесный выстрел, я никогда такого не видел, а та храбрость, с которой вы рванули за княжной Елисаветой, когда ее лошадь обезумела, достойна самых высоких наград.
— Полноте, маркиз, — я вздохнул. Вот чему-чему, а языкам Петра учили на совесть. Он, а значит и я, знал их пять, включая сложнейшую латынь. И как при такой памяти и обучаемости он остался полуграмотным во всех остальных науках лично для меня удивительно. Шетарди распрямился, и расплылся в улыбке, как же император его титул знает. — Мой конь на тот момент был самым быстрым, и я находился к Елизавете ближе других, поэтому не нужно преувеличивать мои заслуги, — я повернулся к Петьке и спросил уже по-русски. — Медведя добили?
— Юдин. Злой был сильно, вот на звере и отыгрался.
— Ага, художника все обидеть могут. Но, если свой шедевр не перепишет, быть ему битым. По коням! — я махнул рукой и похромал к Цезарю. Похоже, что какую-то связку потянул. Что-то не везет мне с охотой. Да так не везет, что частенько мне подленькая такая мыслишка проскальзывает, объявить ее кощунством и запретить отдельным императорским указом. Надо будет обдумать на досуге, и уже не взлетев как обычно, а очень осторожно взобравшись в седло, я повернул Цезаря к дому.
Глава 11
— Шетарди засвидетельствовал свое почтение царевне Елизавете, — Ушаков закрыл папку и осторожно, словно великую драгоценность, к тому же очень хрупкую драгоценность, положил ее на стол.
Папка – еще одно нововведение, опередившее свое время. Каюсь, данную диковинку привнес в мир я сам. Просто мне надоело, что документы постоянно разлетались кто – куда, и сделал себе первую папку сам. В общем-то, дело было нехитрое – взять два куска кожи сшить между собой, вставив в середину несколько деревянных тонких прутьев для придания формы – это была крышка. Сама основа, куда вставлялись документы, представляла собой нечто, напоминающее обложку на тетради все из той же кожи и гибких, но прочных ивовых прутьев. Соединить крышку и основу через полоску кожи было делом пяти минут, во время которых я исколол себе пальцы портняжным шилом, пока делал проколы и сшивал плотные куски. Все, примитивная папка готова, зато мне сейчас не приходилось бумаги по всей комнате ловить, если придет в голову приоткрыть окно, чтобы проветрить комнату. Ушаков сие изделие увидел на моем столе, заинтересовался, и очень быстро обзавелся подобной. К тому же Андрей Иванович постоянно совершенствовал свою папку добавляя в нее все новые и новые детали, типа маленького замка, или металлического зажима, который, во-первых, распрямлял постоянно норовящую свернуться в рулон бумагу, а во-вторых, играл роль дополнительного держателя, для уже готовых документов. Думаю, что очень скоро он и до дырокола дойдет собственным умом, чтобы все было аккуратно подшито в полном соответствии с нумерацией документов. Но пока он бумаги таскал в своей папочке, от вида которой уже у многих придворных начинался нервный тик.
— О чем они говорили? — я задумчиво рассматривал замок на папке Ушакова и размышлял на тему: что мне, собственно, делать с Лизой.
— Я не знаю, царевна, вопреки всем принципам морали, с присущем ей бесстыдством принимала мужчину у себя, оставаясь с ним наедине, — Ушаков поджал губы.
— Попридержи язык, Андрей Иванович, — я вяло ему попенял. — Все-таки об особе императорской фамилии сейчас говорим, — Ушаков ничего не ответил, только еще плотнее поджал губы. Понятно, не одобряет. Но тут уж не до жиру. Надо понять, зачем иноземцы вокруг Лизки танцы с бубнами устраивают. Иначе можем в большущей такой луже оказаться, что уже не выплывем.
Мои затребованные генералы еще не прибыли, а вот гонцы с вестью о том, чтобы пограничные крепости на границе с цинцами были приведены в режим боевой готовности, уже выехали, хоть и договоренностей с самими цинцами у меня достигнуто пока не было. Калмыки приняли новость о предстоящей войне с джунгарами воодушевленно, оставив даже на время свой знаменитый буддистский пофигизм. Но не все. И таким вот нехитрым образом мне удалось снизить напряженность в степи, оставив постигших Дзен пасти свои стада в степях Придонья с сезонными миграциями в сторону Кавказа во главе с Церен – Дондуком, а вот их воинственных собратьев с Дондук-Омбо в качестве старшего отправив на покорение нового и возвращения себе родного, но давно потерянного. Куратором над калмыками я оставил Бакунина, который понимал с кем имеет дело и к моему удивлению обладал среди сынов степей определенным весом. Также я очень удивился, когда Бакунин подошел ко мне и попросил отправиться вместе с Дондоком-Омбо в поход. На мой вопрос, зачем ему это надо, ответил, что хочет себя увековечить. Вот ни больше не меньше, именно так. Я только и смог, что вздохнуть и мысленно пальцем у виска крутануть. С другой стороны, ну хочет человек, чувствует, что может как-то себя на той войне проявить, так почему бы не пойти ему навстречу? Тем более, что навыки у Василия Михайловича были весьма специфичны и не востребованы ежедневно. За мое согласие он пообещал произвести картирование вновь завоеванных земель и подготовить себе здесь достойную замену.