Так что калмыки уже отбыли готовиться, но с цинцами пока к полному соглашению мы не пришли. Я в переговорах не участвовал, не императорское это дело с точки зрения самих цинцев, а вот Кер уже забыл, как совсем недавно жаловался на хандру и ощущение своей ненужности. Теперь он работал за двоих, пахал как лошадь, и умолял отпустить его назад к скучны переводам. Ничего, пускай вкалывает, ему полезно.
Ушаков тем временем сидел, поглаживая кожаный бок своей папки и молчал, но уходить не спешил, видимо, обдумывая что-то очень важное. Наконец он поднял голову и пристально посмотрел на меня.
— Так что, государь, с царевной делать думаешь? — я снова вздохнул. Не знаю я, что с ней делать, не зна-ю-у-у. Швед, как мы и предполагали, к ней не просто так захаживал, а, чтобы предложить мою корону на ее прелестную головку надеть. Она вроде отнекивается, но что на самом деле у нее на уме, не известно никому. Единственное, что удалось выяснить – французы почему-то не спешили к шведам с распростёртыми объятьями, имелся у них какой-то другой интерес, но вот какой? На этот вопрос я пока ответа не получил.
Дверь распахнулась и, оттолкнув бросившегося было наперехват Репнина, в кабинет влетел предмет нашего разговора.
— Петруша, мне необходимо с тобой поговорить, — Елизавета села напротив меня, напрочь игнорируя прищурившегося Ушакова. — Наедине.
Настроена она была очень решительно. Что бы ни пришло в ее хорошенькую головку, она способна была устроить скандал, если не получит сейчас желаемого, а желала она говорить со мной. Я окинул ее внимательным взглядом, и едва не присвистнул от удивления, потому что одета она была более чем скромно, во всяком случае обширное декольте ее платья было задрапировано наброшенной на плечи кружевной шалью. Что это с ней?
— Что-то случилось? — я привстал в своем кресле, невольно нахмурившись.
— Мы можем поговорить без посторонних? — Елизавета демонстративно повернулась к Ушакову, который иронично усмехнулся и поднялся со своего места, подхватив папку.
— Я буду за дверью, государь Петр Алексеевич, — он вышел, я же откинулся на спинку кресла и смотрел на тетушку, соединив кончики пальцев.
Лиза поерзала в кресле, затем повернулась ко мне.
— Что за блажь пришла тебе в голову, вводить обязательное именование всех по имени и отчеству, то бишь ставить вторым имя отца?
— Чтобы избежать путаницы, а что тебя не устраивает? — я действительно начал вводить изменения в табели о рангах, пытаясь сделать её проще и понятнее, прежде всего для меня.
— Но, а как же выделения почтения к лицу вышестоящему?
— Брось, это казуистика, — я чуть не прикусил себе язык, ввернув незнакомое для Елизаветы слово, но она промолчала, значит сочла просто за блажь. К тому же она ни латыни, ни греческого не знала, в отличие от меня. — Вот, взять, например, наш с тобой разговор. Разве ты не знаешь, что обращаешься к императору? — она вспыхнула, а я усмехнулся. Мы впервые встречались, да еще и наедине, после злополучной охоты, и сейчас старательно избегали этой весьма щекотливой темы. — А именовать друг друга так, как я прописал в табели о рангах – это всего лишь дань вежливости. Ты об этом пришла поговорить? О табели о рангах?