И хорошо, что постарались колхозники. Половодье так разыгралось, что вода вплотную к плетням подошла. Даже некоторые стога подтопила. И один чуть не уплыл. Приподнялся вдруг с земли, солома его зашипела по-змеиному, и тронулся он прочь от деревни.
Пришлось этот стожок соломы веревками зачаливать и заводить за плетни, как корабль в гавань.
Пока не наступила весенняя страда, колхоз подвел итоги зимней работы, и правление наградило Марфу за отличный выход телят и за хорошую раз-дойку молодых коров премией. И Мику тоже наградили за работу молоковозом и, главное, за вывоз сена на рогатом Коне.
Получив за себя и за сына денежную премию, Марфа пришла домой смущенная и сказала, обращаясь к сыновьям:
— Простите уж вы меня, хозяева мои дорогие, работнички трудовые, без спросу истратила я эти денежки… Надо бы вам кое-что из одежонки купить, а я вон на что позавидовалась. — Открыла горницу, а там стоит новенькая никелированная детская кровать с сеткой. — Это я для нашей Галинки… Весной-то ее, наверно, отпустят к нам, надо же создавать условия.
Мика сдержался, хотя и позавидовал. А Сандрик как заревет:
— И мне такую! И я хочу условия! — И так разбушевался, что насилу уняла его Марфа.
А Мика, скрывая свою обиду на мать, которая никогда их не баловала отдельными кроватями, сказал ему:
— Ну и чего реветь? Что, мы маленькие, что ли? Мы и сами такие купить можем. Заработаем — вот и вся недолга! На собственные труды чего хочешь приобретем.
— Приобретем, — согласился, всхлипывая, Сандрик.
Мать долго вздыхала на своей кровати, слушая их шепот на печке, и думала про себя:
«Ах вы, сынки мои, ростом малы, да умом мудры!»
ГОРЕ
Горе пришло тихим весенним вечером, когда все колхозники готовились на покой после трудового дня. И принесла его длинноногая Светлана «А я знаю». Как она ни старалась сберечь людей от дурных вестей, обманул ее веселый треугольник с пометкой: «Действующая армия». Вручила она его семье ушедшего на войну старшего конюха Степана Терентьева, не зная, что в нем таится. Похоронку в квадратном конверте она бы не прозевала.
В этом письме дядя Степан сообщал из полевого госпиталя своим близким, что сам он жив и почти здоров, отделался испугом и легкой царапиной, а вот товарищ его, любимый и боевой друг Григорий Учайкин, «приказал долго жить». Сам он видел как подкинуло его в воздух взрывом той мины, которая и его, Степана, слегка поранила. И упал Григорий бедняга, вниз лицом в мутную воду, и унесла его река… во вражескую сторону.
Степан просил свою жену, Марью, передать это несчастной Марфе как-нибудь «поаккуратней» и помочь ей пережить горе.
Но жалостливая Марья, прочтя эти строки, метнулась к телятнику, причитывая:
— Ой, горькая ты моя подруженька, разнесчастные твои детушки-сиротушки! Ой, да как же мы теперь будем жить, как наше горе изживать?
Марфа пришла домой черная. Уронила голову на одеревеневшие руки и долго лежала так, упав грудью на стол, не отвечая ни на слезы, ни на просьбы Сандрика. Не поднялась и на стук открываемой двери.
…Мика, которому обо всем уже сообщили ребята, вошел и, ничего не сказав, сел рядом. И молча сидел до тех пор, пока мать не обняла его, не прижалась щекой к щеке и не сказала:
— Сирота я у тебя, сынок… Ты у меня теперь вся надежа.
Можно ли было после этого взять да покинуть свой опустевший дом, свою осиротевшую мать?
Горестно вздохнул Мика и, отыскав Юку, сказал ему:
— Давай обождем, пока немного горе обвыкается.
— Чего поделаешь, придется, — согласился Юка и который раз высыпал поросенку все накопленные сухари.
И поросенок съел их, причмокивая и не зная, что поглощает он и дорожный, и фронтовой, и неприкосновенный запас будущих разведчиков.
А вот Кудлай словно почуял, что с хозяином его случилось что-то плохое. Стал он подвывать по ночам. Завидит луну, сядет у плетня и воет.
А в доме наступила долгая тишина. Горница, где висел портрет Григория, совсем не открывалась. Как будто там находился покойник.
Мика томился как никогда в жизни. Все из рук валилось.
А Юка тем временем командовал играми мальчишек на выгоне. Там, за плетнями, у сараев и стогов соломы тренировался для будущих разведок, ползая по-пластунски. Бросался внезапно на вражеских часовых со страшным криком: «Хенде хох!»
А потом принял участие в давней забаве курмышских ребят. Целыми партиями взбирались мальчишки на длинные палки, прибив к ним скобы — чем выше, тем лучше, — и шагали вперегонки к островам через выгон, — залитый разливом.