Светлана зашагала, торопясь принести людям счастье, и даже не оглянулась на мальчишек, которым принесла беду. Пока Мика плясал, паровоз пыхнул паром, дал гудок и тронулся.
И не успели мальчишки добежать, как состав уже замелькал мимо них.
А, была не была, какие же они разведчики, если на ходу не вскочат? И мальчишки побежали рядом с поездом, прицеливаясь, на какую бы площадку вскочить.
Мика подпрыгнул, схватившись за поручни, а Юка никак не влезет — мешок оттягивал. И тут, откуда ни возьмись, Кудлай. Взвизгнул радостно и —,цап Юку сзади. Это была его излюбленная игра — мальчишек с заборов за штаны стаскивать.
И покатились они оба под откос! Чуть-чуть не под колёса. Пришлось и Мике спрыгнуть. Не бросать же товарища!
Встрёпанные, вывалянные в грязном снегу, стояли они в канаве, проклиная Кудлая. А он так и взвивался перед ними, стараясь лизнуть за доставленное удовольствие.
Досаднее всего, что поезд, с которого Кудлай стащил Юку, был явно воинский и спешил именно на фронт.
— Ну вот, дотанцевался? Всё из-за тебя… Не мог вырвать письмо — так просто! — злился Юка.
— А не из-за тебя? Не мог отбить собаку ногой— так просто!
— Эх, как уж не повезёт, так не повезёт…
— Дурак ты, Кудлай, а ещё умной собакой слывёшь!
— Ладно, чего же теперь делать, давай хоть глянем, что отец пишет…
И ребята, усевшись на мешок с дорожными харчами, углубились в письмо.
Многочисленные поклоны родным и близким они, как всегда, пропустили и быстро дошли до главного.
«Какие вы все счастливые, курмышские ребята, — писал отец Мике, — живёте не под бомбами, не под снарядами. А мы вот тут недавно не только фашистов отбили — малых ребят спасли. Налетели стервятники на эшелон Красного Креста, в котором везли больных, голодных детей из Ленинграда, и разбомбили. Детишки все погибли бы, если бы мы, солдаты, не вынесли их из горевшего поезда… Сердце кровью обливается, как вспомню одного мальчонку с отбитыми ногами. Я его несу, а он кричит: «Дядя, предайте смерти, зачем я нужен такой!» Хорошенький паренёк — глаза как вишни… Имя его Панас, а фамилии по-нашему и не выговорить… Завернул я его в свой солдатский ватник, сунул сухарей на дорогу и велел ему жить, чтобы ещё раз увидеться. А вдруг да и встретимся? Ах, до чего же мне его жалко, а не знаю, чем помочь, как пособить!»
— Отомстим за него, Юка?
— Отомстим! Вот дай только до фронта добраться, мы им, фашистам, покажем.
— Доберёмся, Юка, не с этим поездом, так с другим, разве их мало на фронт катит?
— Конечно.
— Не всегда же нам будет так не везти…
ЖИВАЯ ВЕСТОЧКА
Но и хорошо, что не повезло. И отлично, что с этим эшелоном не уехали ребята. Слушайте, что случилось дальше. Не успели друзья огорчиться, как раздались крики:
— Микул! Юка! Где вы запропастились, кучера лихие? Ехать пора. Дети захолодают совсем!
Какие такие дети? Переглянулись ребята и пошли на призывы хватившихся их колхозниц.
Всё уже было готово к отъезду, на всех подводах лежали и сидели раненые, укрытые тулупами, свитами и шубами, захваченными из колхоза. А на санях, запряжённых быком, вроде никого не было. Странно. Плетёная кошёлка в них была положена, соломы много, даже овчинное одеяло было…
Но, подойдя поближе Мика увидел, что в санях кто-то есть. Со дна саней на него смотрело множество глаз. Тёмные, светлые, голубые, карие, серые, зеленоватые. Разные-разные… И все глаза моргают ресницами: хлоп-хлоп-хлоп.
Мика вздрогнул, увидев, что одни глаза закрыты. Он нагнулся, дохнул теплом. И сквозь синеватые веки было заметно, как глаза чуть задвигались.
— Жив ты, что ли? — крикнул он, присматриваясь, есть ли парок от дыхания.
— Чуть жив, поезжай скорей, а то все замёрзнем, — сердито ответил кто-то из глубины саней.
Мика задёргал вожжами, бык начал раскачиваться, приноравливаясь, как лучше стронуть прихваченные морозом полозья. Мика упёрся, стараясь помочь, и, наконец, сани тронулись и заскрипели по твёрдому насту.
Пока он возился, Юка на своём сивом мерине обогнал его рогатого Коня. И на ходу бросил ему облегчённый мешок с харчами.
— Покорми своих, я там оставил!
Значит, и у него в санях были дети.
Мика ловко поймал мешок и, усевшись на головку саней, стал угощать своих пассажиров, по-видимому, сильно отощавших. Никто из них не только не пытался попрыгать или поскакать в санях — где там! — руками не шевелили. Только парок от дыхания, поднимавшийся над бледными, синеватыми губами, показывал, что они дышат, что они живы.