Сапожки бабусины оказались очень кстати. В них не чувствовалось ни холода, ни жара, ни неудобства, они не снашивались и не рвались. Севшие же скороходы я (прости, царь-батюшка!) выкинул давно. Еще раз связываться с этим попрыгучим безобразием не хотелось ни мне, ни Волчику.
Сердце с каждым шагом колотилось все злей. Все ближе становился враг и мерзавец, почти фашист Кощей, ближе была победа, ближе и Вася. Держись, Василек, ничего не бойся — мысленно я с тобой! Я больше тебя не оставлю!
Ближе становилась цель. И, возможно, близилась и смерть. Шутки шутками, гнев гневом, а ни мне, ни Серому Волку Кощея не одолеть. Смыться от него вместе с Василисой и, если повезет, ковром-самолетом — это еще возможно. А что дальше? Русь разваливается на глазах, с Западом мы отношения испортили напрочь. Индия еще не может нам помочь, а Китай и Япония, похоже, не хотят; Сверхоружия у нас нет; Кощею мы этим похищением насолим выше крыши; назад же путь отрезан. Все яснее становилось, что других вариантов нет. Нас ждала гибель.
И мы на нее шли. Потому как если не мы, то — кто?..
Да и шансы у нас были. Один на тысячу.
С утра в Василисину дверь постучались.
— Входите, — устало ответила царевна. Она не спала всю ночь, остаток ночи потратив на воспоминания. Ее красивое лицо теперь портили глубокие тени, залегшие под глазами, и смертельная бледность.
— Василисушка-а! — в комнату заглянула аккуратно причесанная голова Бессмертного. — Как спалось?
— Опять ты, — сердито фыркнула та, даже не повернувшись. — Проваливай, пока не наваляла!
— Ну зачем так грубо, — обиделся Кощей, входя. — Я, между прочим, подарок тебе принес.
Василиса обернулась. Кощей был облачен в роскошный камзол и выглядел просто великолепно. В руках он держал обитую алым бархатом коробочку.
— Что это? — сощурилась она.
— Вот, — колдун встал на одно колено перед ней с розой в зубах и раскрыл коробочку. Внутри было золотое кольцо высшей пробы с изящным изумрудом. — Специально к твоим зеленым очам подбирал! Выходи за меня замуж, Василек!
Хлоп! На лице сияющего Кощея расцвел красный след от царевниной ладони.
— За что?! — заморгал тот.
— Во-первых, как ты смеешь делать мне такие предложения!
— Но… я же… Василисушка…
— Во-вторых, за то, что ты меня отсюда не выпускаешь!
— И не выпущу! А все равно…
— И в-третьих, за "Василек"!
— Ага, твоему этому шпендрику можно тебя, значит, Васильком называть, а мне нет, что ли?!
— Да, нельзя! — топнула она. — И вообще, не смей так отзываться об Иване! Вот он придет, и…
— Да не придет твой Иван, — усмехнулся Кощей. — Замерз он. Во льдах Аляски. Насмерть.
— А?! — Василиса схватилась за сердце и осела на стул. — Н-не может быть… он… как?!
— Очень даже может, — нагло подтвердил Бессмертный. — Я сам видел. Так что вот, одевай и поторапливайся. Никто за тобой не придет.
Он бросил ей на кровать подвенечное платье, выуженное откуда-то из складок плаща, и развернулся к двери.
— Но я не хочу! — прорычала девушка сквозь слезы. — И не буду ничего надевать. И кольцо свое забери!
— Ах, так?! — взорвался Кощей. — А тебя никто не спрашивает!!! Ты будешь моей женой, хочешь ты или нет. Значит, чтобы через час была готова, ясно?! — взревел он и вылетел, хлопнув дверью.
— Забери ты назад свое кольцо разнесчастное! — заорала в ответ царевна, запустив коробочкой в закрывающуюся дверь. А потом села на кровать и горько заплакала…
Голова-люстра сочувственно покачалась под потолком, проскрипев:
— Ах, бедная Василиса… как мне ее жалко…
— Кощей мерзавец, мерзавец, — шелестели книги. — Подлец! Мы все его ненавидим!
Одеяло легло ей на плечи, утешая, а хищные цветы в вазе заплакали и поникли. Челюсти понуро замолчали, чашка с водой вздохнула и пододвинулась. Обитатели комнаты успели привязаться к доброй, но очень несчастливой Василисе и теперь болезненно переживали вместе с ней ее потерю.
Вдруг швабра вспомнила, что Василиса очень любит вышивать, и придвинула к ней сундучок, виновато пригнувшись.
— Спасибо, — растроганно поблагодарила девушка и попыталась открыть сундучок. Не тут-то было: он оказался заперт.
— Вот гад, — разозлилась Прекрасная. — Запер! Ну ничего. Сейчас мы его откроем.
И они вместе со всей утварью углубились в попытки открыть сундучок…
— Ох-хо, — я задрал голову вверх. — Ни фи… нта себе! И это все надо обползать, чтобы найти ковер?!
— Ну видимо, — пожал плечами напарник.
Мы стояли под стенами дворца и смотрели вверх, пытаясь понять: во-первых, где здесь вход, а во-вторых, где искать Василису и ковер. Внезапно Волк повел ухом.
— Что такое? — спросил я.
— Ты тоже это слышишь?
— Что?
— Вот это.
Я прислушался и различил звуки, очень напоминавшие барахтанье в снегу: скрип, хруст, чье-то злое "бр-р-р!"
— Да… где это?
— Похоже, что чуть справа от нас.
Я обернулся. В снегу и впрямь что-то барахталось.
— Подойдем?
— Ну давай.
Мы подошли ближе. По сугробу скакала и перекатывалась стеклянная коробка высотой в человеческий рост. Внутри коробки горел огонь, похоже, холодный (иначе бы снег вокруг таял). В огне я увидел знакомую, но уже бесплотную фигуру.
— Кикимора-невеста?! — поразился я.
— А вы как думали? — болезненно морщась, пропищала она.
— Что ты здесь делаешь? Как ты тут оказалась? — почти в один голос спросили мы с Волком.
— Душа после смерти несвободна, — недовольно ответила кикимора. — Вот Кощей и устроил мне компактный ад. За провал задания.
— Гм. Извини, мы… ничего против тебя не имели, — повинился я, почувствовав себя свиньей.
— Да я против вас тоже, — досадливо нахмурилась старая знакомая. — Хорошо, что мы встретились. Я предлагаю сделку.
— Сделку? — изогнул бровь я.
— Да. Вы разобьете стекло и выпустите меня, а я скажу вам, где находится Василиса, — ощерилась она.
— А она тут?! — не своим голосом заорал я, хватаясь за углы коробки и тряся.
— Да тут, тут, перестань трясти! — выдавил из себя бедный призрак. — Только стекло разбей, я скажу, где она!
Я хотел уже разбить коробку, но Волк остановил меня.
— Еще обманет. Ну уж нет. Сначала скажи, тогда разобьем!
— Ладно, — вздохнула кикимора и показала окно на высоте пятисот метров. — Видишь это окно?
— Ну?
— Это окно ее комнаты. Стражи нет. Можешь вытащить ее оттуда.
— Спасибо, — я с размаху тюкнул ломиком по стеклу, и оно разлетелось.
— Тебе тоже спасибо, Иван, — кикимора начала растворяться. — Слово свое держишь. Век не забуду!.. Прощайте.
— Прощай! — мы помахали ей и подошли обратно к стене. Больше всего радовала отвесная поверхность в пятьсот метров. Строго перпендикулярная земле и льдисто-гладкая.
— Что делать будем? — поинтересовался Волк.
— Почем я знаю, — огрызнулся я. — Ну и как туда лезть?
— Может, "кошки"?
— Волк, "кошки" на столб помогут влезть. А это… это я даже, наверное, и не проткну.
— Вот, — Волк воткнул коготь в стену. — Смотри, как легко входит и хорошо держится. Думаю, с "кошками" затея выйдет.
— Ладно, давай сюда свои "кошки", — я принял у друга орудия для "восхождения на Эверест". — Только я лезу один. "Кошек" больше нет, твоего веса я не выдержу, а когти так и вывернуть можно… жди здесь. Справлюсь сам.
— Ни пуха, ни пера! — пожелал он.
— К черту, к черту!
И восхождение началось. Я уже на десятом метре потом исходил! И, главное, впереди даже крохотного выступа не намечалось. Цельная вертикальная плоскость. Были, конечно, окна; но слишком близко к ним не стоило подбираться во избежание обнаружения. Проползая пятнадцатое окно, увидел, как внутри суетятся какие-то отвратительные существа. Теперь понятно, почему Голливуд так славится своими монстрами. Еще бы, когда на бывшей территории США такие наглядные пособия разгуливают! Хоть в Кунсткамеру их. Возле двадцать пятого застал самого Кощея. Он, по пояс высунувшись в окно, дышал воздухом и ронял крокодильи слезы. Меня не заметил, видимо, принял за рабочего (еще бы, там еще двое-трое по стене туда-сюда ползали, дыры заделывали). Утер нос скатертью… или все-таки это был носовой платок? Обиженно пожаловался сам себе: