Утром я решил позвонить царю.
— Привет, малыш, — трубку сняла Анастасия. Это я-то "малыш"? Ну тогда ты, царевна, — Карлсон! — Пупсик, ты как?
— У, привет. Папу дай, — попросил я. Не хотелось ее слышать. Какой тут, к черту, "пупсик", когда Василиса в беде! Тут не до "пупсиков". Вернусь — и вот тогда поговорим!
— А-а… а зачем он тебе?
— Нужен, — не сдержавшись, грубо бросил я в трубку. — Срочно!
— А я?..
— Настюша… зайчик, солнце… — я уже просек, что на мою невесту это действует безотказно.
— А, сейчас!
Через минуту я уже говорил с царем.
— Здравствуй, Ваня, — осипшим голосом поздоровался он со мной. — Что-то случилось?
— Что у вас с голосом? — испугался я.
— Ох, дурно у нас, совсем дурно… — пожаловался Горох, кашляя в трубку. — Я плохой стал совсем, болезнь нас косит…
— Какая?
— Птичий грипп называется. Умирают от него многие. Кхе-кхе… кто-то вирус запустил. Врачи да знахари справиться не могут… в общем, безобразие полное! Кхе-кхе… еще месяц такой атаки, и на государстве нашем можно будет крест ставить.
Я ахнул.
— А что там с зомби? Все держат народ в страхе?
— Эх, — царь повеселел. — Ты, Ваня, наш народ не знаешь, видно…
— А что?
— Просекли они, что плоть гнилая опосля двух часов на воздухе высыхает и огня боится шибко, стали их палить. А костяки уж и не так страшно, на них святой водицей можно…
— Во дают, — восхитился я сообразительности людей. — Молодцы. А я тут узнал точно, что на Запад нам рассчитывать нельзя никак, они…
— Да знаю я, — отмахнулся самодержец. — Это давно ясно было. Лучше скажи, про ковер что узнал?
— Да у Кощея он, у Кощея! — сорвался я наконец. — И Василек тоже.
— Какой-такой Василек?!
— Тьфу, в смысле, Василиса ваша, — я поморщился, вспомнив сей досадный факт. — Я уже в царстве Кощеевом, недели через две дойду до дворца. Слово даю, что и ковер, и Василису я спасу!
— Иван, ты золото, — царь залился сухим кашлем. — Я в тебя верю! Удачи!
— До свидания, — я хотел отключиться, но трубку перехватила Анастасия.
— Ну теперь-то мы можем поговорить?
— Э… милая… я, вообще-то, в сугробе стою в одной рубашке и штанах! Может, позже?
— А я тут к бабке-угадке ходила, — не слушая меня, пустилась царевна во все тяжкие. — Она предсказала нам с тобой скорую свадьбу, долгую и счастливую жизнь и пятерых прелестных детей! Правда, здорово?
"Ну еще бы, ты же царская дочь, — зло подумал я. — Еще бы тебе не напредсказывали с три короба. А ты и верить рада!" Особенно, знаете ли, радовала перспектива пятерых детей. Учитывая, что я с детьми обращаться совсем не умею.
— Здорово, здорово, — выдавил я и, быстро попрощавшись, повесил трубку. — Уфф… достала.
— Как она может так тебя достать, если она — твоя невеста? — удивился Волк.
— Запросто. Я, конечно, люблю ее, но…
— Любишь? Гм, гм, — Волк не счел нужным продолжать разговор, и мы пошли дальше.
На следующий день на нас напал белый медведь. Насилу спаслись. Половина причиндалов в суме оказалась раздавлена, провизию он пожрал, запасную одежду превратил в жалкое рубище… словом, путь стал "веселее" и "приятнее".
С каждым днем я все острее ощущал, как хочу набить морду Кощею. За все. За Русь, за князя Мстислава, за Бабу Ягу, за царя; наконец, за Василису… без нее стало совсем туго. Я уже не говорю о том, что не хватало ее советов, ее помощи… нет, больше всего не хватало ее бесконечных колкостей. Ее тумаков. Ее смеха. Без ее голоса мир вокруг словно опустел, и ничего уже не хотелось: ни есть, ни спать, ни хохотать над анекдотами Волчика. Я тащился через сугробы, не разбирая пути, шел днем и ночью, в солнечную погоду и в буран, не останавливаясь, не оглядываясь. Только бы добраться до дворца, только бы добраться! Часто даже не слышал перепуганного голоса шагавшего рядом друга, который время от времени призывал меня остановиться и растереть обмороженные щеки. Да я и обморожения не замечал. Перед глазами, словно в укор, все стояло Васино напуганное лицо, и в такие моменты я готов был голыми руками разодрать хоть Бессмертного, хоть какого!
Хрипы, с недавнего момента появившиеся в моем горле, сводили Волка с ума. Он орал на меня, ругался, хватался за голову, стонал: "Воспаление легких!" Я порою хрипел так, что самому становилось страшно, но шел. Возможность подлечить меня выпала Волку только тогда, когда в глазах у меня окончательно помутилось, и я мешком свалился в снег, провалившись в липкое ничто…