Петро, подтверждая, кивал забинтованной головой.
В коридоре послышалось бряканье тележки, за тележкой вдвинулась неуклюжая наша сеструха.
— Ну чего? Кто по уколам соскучился? — заговорила она. — Давай стягивай свое тряпье! — скомандовала мне. — Да не передом (все захохотали). Перед твой никому не нужен — зад давай!.. Ну все — натягивай! — она шлепнула меня по ягодице. — А Акимов где?
— В третью палату пошел! — доложил Толян, который, видно, был уже здешним Вергилием, все знал. — Книжку там обещали ему дать, мемуары Жукова.
— Ну что ж, пусть побегает потом за мной! — проговорила сестра.
Она подошла к телу, неподвижно скорчившемуся под одеялом:
— А дедуля наш все спит?
— Видно, молодость свою увидал! — улыбаясь, вошел довольный капитан, бросил толстую растрепанную книгу на тумбочку.
— Ну, пусть спит тогда! — ответила сестра. — А ты попу свою давай!
Вздохнув, капитан безропотно исполнил ее приказ.
Выдернув иглу, она потерла место укола ваткой, потом встала, подошла к распластанному, дождалась, пока из перевернутой банки истекут последние капли, сняла, взяла с тележки новую прозрачную банку.
— Ну что, еще одну засосешь? — обратилась она к нему.
Губы распластанного впервые зашевелились.
Сестра подключила новую банку, повернула крантик на шланге.
— Ну все! — поворачиваясь, сказала она. — Все, кто на своих еще ногах, в столовую дуйте!
— Это разговор! — бодро вскочил Толян, схватил с тумбочки грязноватый граненый стакан. — А ты чего, не имеешь стакана? — поинтересовался Толян.
— А где мне его взять? — спросил я.
— А ты думал, — усмехнулась сестра, — принесут его тебе, вместе с блюдцем?!
— Он привык, что ему в койку все подают! — враждебно выговорил Толян, выходя из палаты.
— Между прочим... не мешало бы повежливей обращаться! — дрожа, я сказал сестре и, подпрыгнув, повернулся лицом к стене.
Как все это знакомо уже мне!
— Ну, — не пойдете в столовую? — капитан притронулся к моему плечу. — Тогда — простите!
Быстро переступая, он вышел в коридор, внес низкое глубокое кресло, сел в него. С шуршаньем расстегнул пижаму: под пижамой была розовая резиновая трубка, воткнутая в живот. Капитан вытащил из тумбочки воронку, какую-то бутылку. Держа поднятую вверх руку с воронкой, другой он заливал бурду из бутылки. Я лежал лицом к стене, но хлюпающие, чавкающие, давящиеся звуки засасываемого вещества доставали меня.
«Говорят еще про какой-то загробный ад! — с отчаянием думал я. — А вот это же и есть ад, — вполне, видимо, заслуженный каждым из нас!»
Хлюпающие звуки, перемежаемые вздохами капитана, длились. Потом, наконец, он встал, застегнул пижаму, спрятал в тумбочку бутыль и воронку, вынес кресло и сам ушел.
Я, наконец, повернулся, — бок затек.
Петро, свесив короткие ноги, сидел на своей кровати, виновато улыбаясь.
— А вы почему не обедаете? — выговорил я.
— Нельзя мне нынче кушать-то! — вздохнул Петро. — Доктор сказал, на операцию завтра повезут!
— А долго уже лежишь тут?
— Три дня уж!
Три дня!
— По случайности сюда и попал! — смущенно улыбаясь случайности своего визита, выговорил он. — К дочке в город приехал. Брусники ей привез, не пять ли кило? Взошел на лестницу к ней, и заметил ишшо, какие-то парни стояли. Помню еще, два парня и девка с ими. Поднял я руку к звонку — вдруг сзади меня чего-то как ахнет. Ну, дальше как затемнило все.
— А дальше что же?!
— Ушли. Шарфик взяли и очешник с очками. — Петр вздохнул. — Поднялся я, в звонок позвонил. Кровь по лицу идет. Дочка открывает: «Папочка, что с тобой?» Ну — вызвали «скорую», да сюда меня.
— Ну, а эти как же? Нашли?
— Следователь заходил сюда, записывал! — удовлетворенно кивнул Петро.
— А... оперировать тебе что же будут?
— То другое совсем! — как колоссальной какой-то своей хитрости, улыбнулся Петро. — Эт-та, как покушаешь жирного, так словно перепояшет всего! — заведя короткую руку за спину, Петро указал. — Как доктор пошел наутро, на что жалуетесь, — я и указал доктору-то! — гордо закончил Петро.
— ...Ясно! — выговорил я.
Время с обеда до вечера тянулось томительно. Я раз, наверное, пятьдесят прошаркал по коридору — от окна до курилки в дальнем конце, где собирались любители фольклора и местный Боккаччо, утопая в клубах дыма, вдохновенно говорил:
— Мы-то удивились еще: надо же смелый какой — один, а нас троих не боится! Подгребает к нашей лодке и говорит: «Здорово, браконьеры!»