— ...Гаврилов, что ли? — он недовольно глянул на меня красными глазками. — Ладно, скажи сестре, пусть уколет его.
Я пошел по темному коридору к светящейся лампе на столе у сестры. Рядом с ней в кресле сидела подружка, и сестра, вздыхая, рассказывала ей:
— Нет, не разведется он! Детей очень любит, особенно Сашку!
«Осенняя песня!» — подумал я.
— ...В шестую, что ли? — повернулась она ко мне.
Потом я заснул и проснулся от света и грохота. Дед, яростно свернувшись, снова лежал под одеялом, а эта корова-медсестра для чего-то зажгла свет и, грохоча, вталкивала в палату железную каталку! Она протолкнула ее в конец палаты, к тихо спящему распластанному, грубо выдернула из него все шланги, перевалила его на каталку — даже голова его, не открывая глаз, замоталась туда-сюда. Потом она взвеяла простыню и плавно накрыла ему лицо, оставив почему-то открытыми босые ступни. «Ведь озябнут же ступни! — подумал я и понял вдруг: — Нет. У него уже не озябнут».
Она протолкнула каталку через палату, железным углом стукнула о притолоку, где была уже отполированная выбоина, — сколько каталок уже вот так бились в нее!
Чуть развернув, сестра выкатила каталку, щелкнула выключателем, стало темно.
«И это — все?!» — хотелось у кого-то спросить.
Разбудил меня какой-то вольный, просторный звук: шипенье и звон воды, падающей в гулкое ведро.
Я лежал, продолжая еще пребывать в том роскошном, прохладном, счастливом сне, из которого так не хотелось уходить. Я лежал неподвижно, боясь потревожить его, но он тут же начал исчезать, как туман на заре! Я судорожно пытался схватить его обрывки, но обрывки сна как обмылки — чем крепче их берешь, тем быстрее они выскальзывают. И вот осталась лишь одна сладостно-непонятная фраза: «На Пучелянские сады», — но что это за сады, я уже не знал.
В палате было свежо, чисто и тихо. Все проснулись уже, с некоторой утренней бодростью, но лежали еще неподвижно, ничего не говоря.
— Доброе утро! — вошла новая сестра, белая и прохладная, совсем не похожая на ту, что входила вчера. — Градусники поставьте!
Все, ежась, вздрагивая кожей, ставили холодные градусники.
— Будят зачем-то ни свет ни заря! До шамовки еще полтора часа! — заговорил Толян, но чувствовалось, что и у него настроение отличное.
— Тебе бы только бока пролеживать! — послышался незнакомый скрипучий голос, и все с удивлением увидели белого старика, севшего на кровати.
— Дед-то наш оклемался, гляди! — радостно проговорил Анатолий.
— Я еще на свадьбе твоей спляшу! — задирая высохший подбородок, выговорил дед. — Тапки дай! — сурово приказал он сестре.
Шаркая, дед ушел.
— А вы? Идете умываться? — подошел к моей койке капитан.
Через плечо его свисало махровое полотенце, в руке яркая паста, нераспечатанное туалетное мыло, — он словно шел купаться на пруд.
— Конечно! — поднялся я.
— ...Ну что? — вернувшись, дед обвел всех выцветшими голубыми глазами. — Показать вам, как в козла надо играть?!
— Давай! — завелся Толян.
... — Заберите его от нас! — через час говорил Толян медсестре. — Всех обыграл, камня на камне не оставил!
Дед победно задирал подбородок.
Толян, улыбаясь, катая меж пальцев папиросу, двинулся в коридор, но тут же благоговейно возвратился:
— Обход!
Профессор, величественный и насмешливый, вошел в палату, за ним струилась его прохладная свита.
— Ну зачем же вы так передо мной обнажились? — насмешливо обратился он ко мне. — Я вас вовсе не об этом просил!
В свите захихикали. Профессор проплыл. Он присел возле капитана, пощупал возле горла.
— Глотаете?
— А разве можно?
— Конечно! — удивился профессор. — А для чего же, интересно, вы здесь находитесь?
Он вопросительно обернулся на свиту — свита потупилась.
— Готовитесь? — мельком спросил он у Петра.
Петр кивнул забинтованной головой.
— Молодцом, дедуля! — мельком глянув на деда, сказал профессор. — Покажите молодым, что наш брат еще стоит кой-чего!
— А со мной что? — настиг свиту у выхода голос Толяна. — Долго еще волынку будем тянуть?!
— Ну зачем же так, Анатолий?! — профессор вернулся к нему, сел на кровать. — Ведь вы же у нас не новичок, как некоторые, — скоро уж диссертацию сможете написать! Знаете ведь: время и время!
Обласканный Анатолий остался, профессор ушел.
Вскоре появилась сестра.
— Акимов, к профессору!
Капитан ушел.