— Скоро кончаем уже! — Николай говорит. — Только учтите — в свежеокрашенном помещении, да еще с дверью закрытой, находиться опасно!
— Намек понял! — дежурный усмехнулся. — Ладно: докрасите — пойдете. А кафе то известно нам своими номерами, — с ними разберемся!
— Только учтите — в течение суток никого нельзя сюда запускать! — я говорю.
— Это уж вы учтите! — усмехнувшись, дежурный говорит.
Закончили, выскочили на воздух.
На пыльной вывеске «Следственный отдел» Николай написал пальцем: «Ура!»
Помчались. На замусоренном пустыре валялась пластом собака, словно часть этого мусора, но решила вдруг отделиться — вскочила, резко залаяла, обозначила себя — и снова рухнула.
— Туда-то на машине нас везли — а обратно пешком! — Николай проговорил на ходу.
— А что ты — еще не наездился? — удивился я.
— Вообще-то да! — согласился Николай.
— И-и-и-диные карточки! — пронзительно кричали у метро.
— Эх, жаль, не по карману пока! — вздохнул я.
Мы бежали вдоль больницы.
Больной с третьего этажа кричал что-то через газетный рупор своей жене.
Между тем уверенно вечерело.
Радостные, мы ворвались в наше любимое кафе.
— Здравствуйте! Вы нас еще не забыли?
Наступила некоторая пауза.
— Не забыли! — нервно повар ответил. — Но скоро уже закрываемся. Ничего нет. Только макароны с лапшой.
— Отлично! — воскликнул я. — Макаронники с лапшой — любимая моя еда! А если обсыпать еще поверху вермишелкой — полное объеденье!
Повар ушел, загремел баками.
— Все съели! — вернувшись, угрюмо сообщил.
— Как же так? — воскликнули мы. — Нас же не было? Кто же съел? Разве кто-нибудь это любит, кроме нас?
Понуро побрели.
— Ну ничего! — сказал я. — А давай вместо физической — духовной пищей питаться! Вот — афиша, гляди! Вера Зазнобина. Популярные песни! Пошли?
Сели в девятом ряду, долгое время крепились, но когда запела она нашу любимую «Ёлы-палы» — не удержались, стали с Николаем подпевать.
Тут дежурный администратор по проходу к нам подполз по-пластунски, зашептал:
— В милицию захотели, да?
— Нет, — вздохнули. — Нет... Второй раз уже не потянуть!
Пришлось уйти. Примчались ко мне домой.
— Хотелось бы пожать немного плодов! — Николай говорит. — Я имею в виду: за духовной пищей обязательно физическая должна идти!
— Так ничего ж нет! — воскликнул я. — Вот — только коробочка какая-то... написано «Кекс»... внутри почему-то порошок.
— Знаю! — вскричал Николай. — Это надо в формочке печь!
— Так долго, наверное... — жадность душила меня. — Ночь уже...
— Ну и что? Хорошее дело! Ночной кекс! Думаю, — Николай говорит, — что можно даже традиционным это сделать: «Ночной кекс». Единомышленников на это дело приглашать — спорить, хохотать! — Возбужденно по кухне заметался, нашел формочку, засыпал порошок.
— Думаю, — я сказал, — что в эти ночные часы... более близкого нам человека, чем дежурный милиции, не найти!
— Точно! — Николай говорит.
Узнали телефон нашего отделения, набрали номер... Знакомый голос!
— Алле! — взволнованно Николай залопотал. — Это дежурный?! А это мы!.. Не забыли еще нас?.. Ну да!.. Хотим вас пригласить — в смысле, когда освободитесь, — на ночной кекс!.. Адрес какой? — на меня посмотрел, потом вдруг неожиданно трубку повесил. — Ишь, хитренький какой — адрес ему!..
Кекс почему-то слегка сгорел. Пожевали кекса, запили оробеловкой. Помолчали.
— Ну... чего такой грустный? — Николая спрашиваю.
— Я не грустный, я — надменный! — Николай отвечает.
— Вот — так и спи давай! — говорю. — Очень тебе идет.
Утром я проснулся, вскочил, крякнув, принял ледяной душ, гикнув, выпил чашечку кофе... Кран вдруг распелся — тоже, певец!
Выскочили на улицу.
— Ну все — я пойду! — Николай говорит.
— Давай. Я буду тебе махать.
— А я буду постепенно уменьшаться.
— Договорились! — руки пожали.
— Только должен сперва понюхать розу — давно не нюхал роз! — Николай говорит. Решительно, прямо по газону, пошел к кустам. Какой-то общественник погнался за ним — но Николай, нюхнув розу, увернулся от него, выскочил на проезжую часть. Мимо с ужасным почему-то грохотом мчалась телега, Николай боком вскочил на нее, помахал общественнику (и мне, надеюсь?) рукой и унесся вдаль.
Прощай, милый! Гуляй, веселись — запасайся легкомыслием на черный день!..
Часть ласточек реяла высоко, часть, на всякий случай, низко. Я сел в автобус.