— Достаточно! Ты уже будешь... ночевать у тети, а я буду еще трудиться!
— Почему это — у тети? Я у тебя буду ночевать!
Он пожал плечом и забарабанил, как профессиональная машинистка: та-та-та, та-та-та, та-та-та!
Зазвонил телефон. Александр сорвал трубку.
— Да-а-а? — вальяжным голосом затянул он. — Здравствуйте, Аделаида Касимовна! Как вы отдыхаете? Похорошели чертовски, я думаю! Что Федор Кузьмич?
— ...чудесно, чудесно! — доносилось из трубки. — Здесь буквально все по высшему классу! Когда я выхожу на воздух — из столовой или из нашего корпуса, у меня такое ощущение, что мне дают чистый кислород!
Ну и особа! Ей, видите ли, дают!
Улыбка его была настолько механической, что он даже забыл ее на лице, она тускло освещала комнату, как луна...
— Для газеты статья? — спросил я, когда стук на секунду прервался.
— Да нет... — задумчиво проговорил он. — Не для газеты... бери выше!
— Ну а вот скажи, только честно! — Час сумерек, как мне казалось, располагал к откровениям. — Как ты сумел так подняться? Связи?
— Делать что-то надо! — Сашок вдруг разозлился. — Пока вы там у себя, тряся седыми уже бородами, бурно обсуждаете в углу, как лучше отпроситься у начальника за билетами в Филармонию, — я в это время... под пулями!.. — он неожиданно всхлипнул.
Насчет билетов — это он здорово сказал! Прямо под дых!
В облаках стали включаться стеклянные комнаты-кабины — Сашок, не поднимая головы, щелкнул кнопкой, выключая интим.
— Ну все! Работать! — он завинтил новый лист и опять застучал.
Здорово это у него: проник в суть жизни, всплакнул, и вот уже снова работает — и на все это потеряно минуты полторы... Да-а-а, местной деловитости стоит поучиться!
Под стук машинки я задремал в кресле, потом перевалился на кушетку. Вдруг дверь распахнулась, влетел усатый дед в кипенно-белом исподнем, пластая перед собою воздух саблею, закричал:
— Прекратить! Не даете спать!
Я ошарашенно сел на кушетке. Сабля так и свистела над нашими головами. Я думал, что Сашок испугается, уступит, — но неожиданно он, оскалившись, схватил поварешку и, прикрываясь, как щитом, крышкой мусорного ведра, начал сражаться. Некоторое время они звонко фехтовали, потом дед, видимо удовлетворенный, повернулся и ушел.
Сашок в ту же секунду рухнул на табурет и снова стал печатать: та-та-та! та-та-та! та-та-та!
Под этот стук я опять уснул, и проснулся, когда стук прервался. Сашок сидел, уронив голову. Галстук был приспущен, на отставшем от шеи крахмальном воротнике виднелись выпуклые грязные полоски.
— А? — Сашок встрепенулся, выкатил на меня свои круглые глаза. — Ты откуда? Приехал, что ли?
Мы горячо обнялись.
— А до этого, что ли, ты меня за другого принимал?
— А, да. Мы уже виделись! Вот черт!
Он еще не успел напустить на себя важность, был такой, как раньше.
— Хорошо бы твои женщины... спустились на минутку со своих высот... и выстирали бы тебе рубашку! — сказал я.
— Да зачем им спускаться с высот! — с горечью проговорил он.
Мы с ним наконец-то поглядели друг другу в глаза.
— Так! — тут же заговорил он. — Сколько времени? Уже четыре? Надо работать.
— Да ты вроде закончил уже, — я кивнул на груду напечатанных листов.
— Это так!.. В четыре утра я сажусь обычно за главный свой труд!
Он полез в буфет, достал со дна толстый переплетенный том, положил его почему-то к себе на колени и начал писать.
— Как-то не разобрать, что ты пишешь! — попытавшись приглядеться, проговорил наконец я. — Почерк очень неясный!
— А зачем нужен ясный? — с болью проговорил он. — Все равно не оценят! Может быть — лет через сто! — во взгляде его мелькнуло легкое безумие.
— А что это? — я кивнул на том.
— Проект спасения человечества! — чуть слышно прошептал Сашок. — Кто-то должен же беспокоиться об этом, — скромно добавил он.
— Ясно, — тоже шепотом проговорил я.
Он снова стал карябать. Я, будучи человеком слабым, снова уснул. Когда я проснулся, было уже светло. Сашок спал сидя, пламенно прижав свой том к животу. Лицо его было отечное, измученное, блестело испариной, на щеках чернела внезапно вдруг выросшая щетина.
— Так! — проснувшись от моего взгляда, он выкатил круглые свои глаза, быстро перевел их на ходики. — Половина седьмого! Надо собираться! Душ, бритье! — энергично, подхлестывая себя, заговорил он. — Кофе можешь сварить? — он повернулся ко мне. — Надеюсь, там у вас хотя бы кофе умеют варить?
Я с треском молол зерна, ссыпал кофе в латунный кувшинчик — и вдруг почувствовал, что волнуюсь: от имени своего города кофе варю!