Мы понимающе помолчали.
— Надеюсь — все координаты имеются? — строго спросил Сашок, почему-то у шофера.
— Не нужно, — произнес Зот.
Мы вышли к вокзалу. Уезжал Зот, по-моему, еще в большем стрессе, чем приехал... Впрочем, умному человеку все идет на пользу, даже поражения.
— Надо было в Сочи лететь! — ежась под промозглым дождиком, сказал Сашок.
III
По-нашему, по-водолазному
Однажды, в полном уже отчаянии от своей жизни, я ехал куда-то, сам не зная куда.
Найду какой-нибудь тихий уголок, думал я. И буду жить спокойной жизнью, как все! Вон как безмятежно дремлют люди во всем вагоне!
Против меня, склонив голову на грудь, спал человек в съехавшей на лоб мокрой шапке: он спал тогда, когда я вошел в еще пустой и темный вагон, не проснулся он, когда набились люди и потеснили его, и когда вагон задрожал и ярко осветился, и сейчас, когда мы долго уже ехали среди снежных равнин, он продолжал безмятежно спать.
Вот! — с умилением глядя на него, думал я. Человек устал и честно спит! Жизнь у него, видно, трудная, но ясная, лишенная тех неразрешимых противоречий, в которые имел глупость забраться я. Поспит, и где надо — проснется, и выйдет в свою ясную жизнь!
Я с завистью смотрел на его тяжелые красные руки — на левой кисти можно было разобрать расплывчатую фиолетовую наколку «Шура».
И с любовью у него, видимо, все в порядке: раз полюбив свою Шуру, он верен ей до конца. Иначе бы, ясное дело, такой цельный человек вытравил бы надпись.
Потом я начал слегка беспокоиться: не проспит ли он с его гармонией и честной безмятежностью нужную ему станцию?
Это мне все равно, где выходить, — а у него на этой станции вся его жизнь!
Вагон качнуло. Он уже сознательным, не сонным движением удержал равновесие, потом медленно поднял голову: седая растрепанная челка, обветренное красное (словно без кожи) лицо, выцветшие светло-голубые глаза. Он долго, не мигая, смотрел на меня, — я почувствовал какое-то беспокойство. В общем, идея взять этого человека за образец слегка заколебалась.
— Так смотреть неприлично! — наконец не выдержал я.
— А может, ты мне нравишься? — усмехнулся он.
— Ну что уж во мне такого особенного? Разве что глаза? — я разозлился.
Интеллигентная старушка с двумя внуками, сидевшая рядом со мной, предчувствуя надвигающуюся ссору, торопливо, но подчеркнуто культурно обратилась к нему (культурным обращением, как подсказывал ей опыт, можно разрешить любые конфликты):
— Простите, пожалуйста, что я вмешиваюсь, — мне показалось, вы живете за городом?
Он неохотно перевел свой тяжелый взгляд с меня на нее.
— Почему это? — проговорил он.
— Извините, так мне показалось, — заторопилась она. — Просто мы с внуками (она сделала жест в сторону благовоспитанных внуков) намеревались в прошлое воскресенье поехать за город, но потом погода слегка подпортилась, а потом снова разгулялась, и мы расстроились, что не поехали...
Она хитро глянула на меня: «Видите, как легко уладить конфликт, — нужно лишь сразу взять верный тон!»
— Правильно! — проговорил сосед.
— Правильно, что не поехали? — виртуозно, как ей казалось, ведя разговор в нужном направлении, улыбнулась соседка.
— Правильно, что расстроились! — отрубил он.
Повисла тяжелая пауза — старушка явно была потрясена крушением стройной своей конструкции.
— Слушай! — не выдержал наконец я. — Мог бы и повежливей разговаривать!
Не отвечая, он долго неподвижно смотрел на меня светло-голубыми своими глазами, потом вдруг повернулся к соседу по скамейке — солдату с расстегнутым воротничком.
— Вот козел! — кивая в мою сторону, проговорил он.
Я вскочил:
— Слушай, ты!
Он лениво смотрел на меня снизу вверх.
— Может, выйдем? — в ярости проговорил я.
Он посмотрел мимо меня в окно, потом вдруг поднялся и пошел в тамбур. Там мы встали друг против друга. С издевательской усмешкой глядя мне прямо в глаза, он закурил.
— Может, извинишься? — пробормотал я.
Вагон вдруг задрожал и остановился. С шипеньем разъехались двери.
Он сдвинул меня и вышел на платформу.
— Нет, погоди! — разгорячившись, я вышел за ним. — Ты куда?
Он внимательно посмотрел на меня.