Ну все! — я сжался в комочек. Сейчас обвал обрушится на меня одного!
Но камнеломы вдруг начали миролюбиво играть в карты.
Потом появилась бутыль с мутной жидкостью.
— Ну давай, голован! — наливая из бутыли, предложил мне «булыжный».
— Почему это ты меня голованом зовешь?! — мятежный дух Виктора вселился в меня.
— Ну а кто ж ты? — добродушно проговорил «булыжный».
— Ну что же, ладно, — сразу смирился я.
— С баллона? — отхлебнув, поинтересовался кудрявый.
— С какого баллона? — я отвел стакан ото рта.
— От сжиженного газа, — пояснил «булыжный». — В баллоне от сжиженного газа около полулитра спирту остается.
— A-а! — почему-то с удовлетворением произнес я.
Если от сжиженного газа — тогда-то хорошо! И действительно, скоро я плыл в горячем блаженстве. И тут вдруг домик тряхнуло — сначала дошел толчок воздуха, потом звук. Я в испуге вскочил. Камнеломы невозмутимо продолжали играть — но в этой повышенной невозмутимости явно скрывалось волнение.
— Так, значит? — в комнату ворвался Виктор, на этот раз в виде античного героя: лепной торс, длинные трусы, смелый взгляд. — Рвете? Ну все! Начну вырубать по одному!
Он бросился к столу — я встал на его пути, отпихнул. Пусть лучше уж дерется со мной, чем сразу со всей камнебойной компанией.
Он легко сковырнул меня вбок и подскочил к столу.
— Чего ты здесь-то поешь? — не отводя глаз от карт, произнес «булыжный». — Ты туда иди! Боишься?
— Можно! — воинственно проговорил Виктор. Он вышел и тут же вернулся уже корректный, в майке. — Можно! — он снова исчез и снова появился, уже в свитере. Так, то выскакивая, то появляясь, он оделся. — Можно! — Он вбил ноги в ботиночки, накинул пальтецо и выскочил. И я, конечно, за ним — как же он без меня?
— Можно! — повторил Виктор, устремляясь в темноту.
— Но... наверное... как-то иначе действовать надо, — с трудом поспевая за ним, проговорил я.
— Как?! — Виктор вдруг остановился, яростно уставился на меня.
— Ну... наверное — писать? — неуверенно пробормотал я.
— Писать! — презрительно изменив ударение, проговорил он и рванулся вперед.
Снегоход наш сиротливо притулился на пустом берегу. Из-подо льда доносились какие-то равномерные, глухие вздохи... Волны? Значит — где-то озеро вскрылось? Я слегка поежился... Остаться? Ну нет уж! Вся моя дальнейшая жизнь будет жалкой, если я сейчас останусь!
«Буран» взревел под отчаянным всадником — я еле успел плюхнуться сзади. И вот мы ухнули вниз, сердце оступилось, залопотало. Рябые пятна от фар прыгали впереди. Кидало сейчас почему-то значительно сильнее, чем по пути сюда.
Вдруг озноб ужаса охватил меня: «Буран» заскользил вниз по какой-то наклонной горке — какие могут быть горки на льду?
— Прыгай! — обернувшись, рявкнул Виктор.
Я, как лягушка, прыгнул вбок. Быстро пополз в сторону на четвереньках, потом медленно поднялся на ослабевшие ноги, осторожно повернулся.
Виктор плавно, напоминая памятник, погружался вместе со снегоходом. Потом слез на лед.
«Буран» полз на боку в черную дымящуюся полынью. Огромная льдина со скрипом поворачивалась под ним, как крышка сундука.
На самом краю «Буран», зацепившись рулем, слегка помедлил, словно размышляя: купаться ему в такую погоду или нет, — потом все-таки решил: «Купаться!», отцепился ото льдины и исчез. Через минуту пришел белый пузырь... Все!
— Так... Приговорили машину! — произнес Виктор. — И главное — на том же месте!
— На каком? — дрожа от холода и страха, проговорил я.
— В прошлом году одним тут на этом самом месте снегоход доставал! Потом два месяца в больнице валялся — так ни одна сукадла папирос пачки не принесла!
Я протянул свою пачку. Оскалившись, Виктор кивнул.
— Ну... так какие соображения, городской мальчик? — закурив, поинтересовался он.
— Никаких... пока, — я попытался улыбнуться заледеневшим лицом.
— Ну давай, давай... шарь во лбу! — куражился Виктор.
— Может — кран подогнать? — наконец решился предложить я.
— Ну да — чтобы «Бурану» не было скучно одному! Так, с тобой все ясно! Стой здесь! — Виктор решительно скрылся в темноте.
Замерзая, я бегал вокруг полыньи, сначала как можно дальше от нее, потом, боясь ее потерять, немножко приближался.
Господи! — с отчаянием думал я. Что я здесь делаю? Вместо того чтобы спокойно сейчас спать с геранью в ушах, как советовал мне милейший Павел Иванович, я почему-то нахожусь здесь, ночью в Ладоге, на проседающем льду!