Много часов, как мне показалось, спустя я увидел приближающийся силуэт.
— Захожу в баню, — заговорил Виктор. — С ходу: «Кто знает меня?»
— Ну и что? Никого не нашлось? — с трудом шевеля каменными губами, проговорил я.
— Да нет — вызвался один, сейчас придет! — небрежно ответил Виктор.
И действительно, к нам приближался какой-то свет, и вскоре, следуя за светом своего фонарика, подбежал человек в трикотажном домашнем костюме и мягких тапочках.
— Сколько тут? — спросил он Виктора. — Метров шесть?
— Да все двенадцать есть! — вздохнул Виктор. — Ну, пошли!
Приблизительно через час — я уже не чуял от холода ни рук, ни ног — я снова услышал их голоса, но приближались они в этот раз почему-то медленно — ругань их слышалась примерно с одного расстояния. Наконец я увидел их: они волокли тросом два бревна, одно короткое, круглое, другое длинное, с торчащими толстыми ветками, — оно ехало верхом на первом.
Они остановились метрах в трех от пролома во льду, бросили длинное бревно поперек короткого. Потом долго задумчиво курили.
— Может быть, начнем что-то делать? — не выдержав, подошел я к ним. — Знаете, я как-то замерз!
Они встали, поправили длинное бревно на коротком, закрепили трос на конце длинного, потрогали сучья на другом его конце. Получился, как понял я, ворот, — только тащить предстояло не ведро из колодца, а тяжелый агрегат со дна Ладоги!
— Ничего, сейчас согреешься! — проговорил Виктор, швырнул окурок в дымящуюся воду («Да, окурком ее не согреешь!» — ежась, подумал я). Потом он скинул пальто, ботинки и брюки. Взял в левую руку трос и осторожно, боком подошел к воде.
— И-эх! — вдруг завопил он и прыгнул ногами вперед.
Высунувшись из воды, он со всхлипом заглотнул воздух и исчез. Я чуть не скулил от ужаса: как он там сейчас, в темноте?!
Два кольца троса, оставшиеся на льду, прыгали, как дерущиеся кобры, потом резко дернулись и исчезли.
Напарник сидел на бревне, позевывая, почесываясь, поплевывая на снег.
— Часов нет у вас? — нервно спросил я.
— Не-а! — лениво ответил он.
Потом вдруг пришло несколько пузырей. Я вскочил... Неужели все?! Я быстро, но все-таки медленнее, чем было нужно, сбросил тулуп, пимы, брюки, снова надел пимы, направился к воде, стал их стягивать, потом тщательно устанавливать... никогда я еще не презирал себя так!
На трос из воды выпрыгнуло что-то белое... ладонь! Потом с поворотом вылез локоть... потом с плеском высунулся Виктор — прерывисто дыша, он смотрел вытаращенными глазами перед собой.
— Ну как ты?! — бросился я к нему.
— ...Нормально! — сплюнув, ответил он.
Через месяц Виктор появился у меня на службе.
— Душновато тут у тебя! — проговорил он, оглядывая комнатку, заставленную столами. — Может, на воздух?
— Сейчас... только у шефа спрошу! — разгибаясь после долгого сидения, пробормотал я.
— Момент! — Виктор резко повернулся. Я испуганно рванулся за ним.
— Здравствуйте! — он смело вошел в кабинет, протянул свою натруженную руку.
Начальник как бы недоуменно застыл за столом.
— ...Что вам угодно? — наконец выговорил он. Я всегда поражался этой его способности — выговаривать буквы так медленно.
— ...Парализована, что ли? — кивнув на неподвижную его руку, поинтересовался Виктор.
— С чего вы взяли? — проговорил шеф.
— А почему не подаете?
Пртрясенный шеф протянул руку.
— А у меня — парализована, — Виктор отвернулся. — ...Вот так вот, по-нашему, по-водолазному! — выходя из кабинета, проговорил он.
Море глупости
Закончив СХШ — среднюю художественную школу, Виноградов не стал поступать в Академию художеств.
Дело в том, что обычный путь, по которому, как считается, приходят художники, Виноградова не устраивал.
Поступать год за годом в Академию художеств, подавать на комиссию какие-то ученические рисунки с натуры, чтобы потом, после долгой учебы, сделаться подражателем художников прошлых веков?
Уж в чем, в чем, а в этом он разбирался!
Короче, он стал рисовать дома и по совету своего старого приятеля Шицкого поступил такелажником в музей, где, как сказал Шицкий, «подобралась неплохая компашка».
Виноградов вышел на работу и сразу понял: да, это действительно то, что ему сейчас требуется! Кроме бригадира, профессионального такелажника, остальную часть бригады составляли ребята, собирающиеся посвятить свою жизнь искусству: Алик Сатановский, сын академика, ушедший из дома, писал гениальные стихи, Сережа Кошеверов был замечательным знатоком истории и философии, а сам Шицкий, приятель Виноградова, продвигал вперед живопись и, кроме того, был большим специалистом по магии и оккультизму.