— Давай-ка под кипяток ее! — водопроводчик испугался.
Долго держал ее под кипятком — только кожа покраснела, рука не двигается!
Выхватил руку из-под струи, тряс ее, как градусник, колол вилкой...
Безрезультатно!
Попытался хотя бы чашку с водой поднять — кисть сразу изогнулась «утиной шейкой», а чашка даже не сдвинулась! Всё!
Левой рукой вытер пот со лба, потом левой же поднял чашку, хлебнул... Вот такая теперь жизнь!
— А чего это за горе у тебя вчера было? — водопроводчик сразу же поспешил отмежеваться. — С чего это ты так?
Солнце встало... И тут же бессильно упало.
Зашел я домой, переоделся — тяжело переодеваться, когда одна рука без толку торчит... и — к тебе!
— Ну ясно теперь! — сказал Пашков. — Нерв перележал, и еще целый комплекс причин: нервное истощение, плюс алкоголь...
— Теперь будь внимательным! — сказал Пашков. — Эти люди — йоги. Делают чудеса. А на чудо вся наша с тобой надежда. Думаешь, как они переламывают кирпич? Рукой? Ничего подобного! Сгустком энергии, которая у них идет перед рукой, — энергию эту засасывают из космоса и сосредотачивают в руке... Понял, к чему клоню?
— Ну щелкни по лбу меня! — через пару часов умолял Пашков. — Ведь приятно же — по лбу щелкать?
— Ну смотри же — тысяча рублей! Одной бумажкой! Видел когда-нибудь? Схватишь — будет твоя! Ну, умоляю! — Пашков грохнулся на колени.
Я поелозил рукою по бумажке — может, прилипнет — но она не прилипала...
— Что есть прекраснее женской груди? Ну прикоснись, не бойся!
Утром мы понуро брели ко мне домой.
На кухне сидела жена и мой верный друг Никпёсов, появляющийся только в минуты несчастий.
— Это доктор Пашков! — представил я собравшимся. — Отличный, между прочим, доктор! Правда, мы с ним в канаву сейчас упали, — но это неважно!
Никпёсов сухо поклонился Пашкову. Голова Пашкова и так висела на груди. Видно, переживал: всю ночь со мной провозился, и неудачно!
— Ну ясно! — жена вздохнула. — Давно уже все плохо у тебя, а рука — это уже так... результат!
— Да у меня все нормально! А рука — пустяк.
— И что же ты думаешь теперь делать? — спросила она.
— В теледикторы думаю пойти! Им руки ведь не нужны!
— Не ерничай! — проникновенно заговорил Никпёсов. — У тебя случилась беда, и всем нам надо крепко покумекать, как из беды этой выкарабкаться! — положил руку свою на руку жены.
— Да отвали ты! — проговорил я. — Какая беда? Да выпил бы ты с мое — у тебя и не это бы отнялось!
— Ты сам прекрасно осознаешь, что все это — не случайность! — Никпёсов произнес. — Причина — в твоем общем упадке, а это — всего лишь следствие! Да, да! Ну что ты сделал за последнее время?
— «Пил — и упал со стропил!»
— Вот именно, — с мягким укором Никпёсов произнес.
— А тебе этого мало?
...Да, карьера у меня — как у знаменитого футболиста Гарринчи. Сначала соглашался играть только за миллион, потом дрогнул, согласился за миллион без копейки — и понеслось! Теперь соглашаюсь уже за стакан семечек — никто не берет!
— Может, — сказала жена, — тебе на курсы понижения квалификации пойти? Ведь ясно, что прежнюю работу ты не сможешь выполнять.
— Почему это? У меня ведь рука парализовалась, а не голова!
Жена вдруг заплакала.
— Ну что ты? — я гладил ее по голове левой рукой. — Ну чего ты хочешь, чтобы я сделал? Плиту? Будет! Ну — что еще?
— Вот! — жена вдруг разжала кулачок, в нем лежала какая-то желтая косточка.
— ...Что это?
— Зуб сломался. И подклеить нечем!
— И это сообразим!
— Тамары Семеновны нету! — сказала секретарша.
— Ну а где же она?
Секретарша игриво посмотрела на меня: какой настойчивый!
— Ладно, — вздохнув, решилась она. — Попытайтесь ей домой позвонить. Попробуйте с ней по-человечески поговорить — она ведь тоже человек!
— Ясно... — я тупо глядел на записанный секретаршей телефон. Почему он такой знакомый? Тамара Семеновна... Так это же Тамара!
Я давил и давил на звонок. Наконец щелкнула щеколда.
— Вот уж не ожидала! — проговорила она. — Думала, ты обиделся в прошлый раз!
— Глупая! Ну за что же? — правую руку на всякий случай в кармане держал.
— Ну проходи... — подумав, она посторонилась. — Только не обращай внимания — у меня там разгром. Ну, как старый друг, думаю, простишь.
Вот как! Уже и друг!
В этот раз она, в виде исключения, сказала правду: столы были сгромождены в центре комнаты, скатерти скомканы, тарелки в засохших салатах, размокших окурках, рюмки опрокинуты.