— Добрый вечер! — поклонилась Вийве. — Извините, что не успели испечь пирог, в следующий раз должны пораньше сказать!
— Ну что вы! Зачем? Какой пирог? — наперебой взволнованно заговорили мы. — Садитесь, пожалуйста!
Мы усадили их на почетное место.
— Слушай — а где ребенок-то наш? — на секунду вырвавшись из начавшегося веселья, спросил я жену.
— Да шляется где-то, — небрежно, но с оттенком гордости сказала она.
Наконец появился ребенок, в мокром, прилипшем платье, весело встряхивая мокрыми волосами.
— Откуда ты? — строго проговорил я.
— Я сейчас озеро переплыла! Сама! — ответила дочь.
— Ну молодец, молодец! Иди переоденься! — сказал я.
Из темноты сверкал глазами Альберт.
— А потом? — спросила она.
— А потом — спать!
— А с вами — нельзя разве посидеть?
— Ну ладно уж... в честь приезда! — разрешил я.
— Ура! — Радостно подпрыгнув, дочка умчалась в дом.
«Ну не идиллия ли?» — блаженно подумал я.
Потом Яан торжественно допил чай, глянул на часы, что-то сказал по-эстонски Вийве, и они поднялись.
— Вы что — уже уходите? — с огорчением спросила Ляля.
— Ждем гостей! — улыбаясь, сказала Вийве.
— Как жаль! — проговорил я.
— Наоборот! — весело возразила она. — Вы тоже идете к нам в гости!
— О! — радостно воскликнули мы.
Мы снова — уже который раз за день — переоделись и торжественно двинулись через мост к хозяевам. Вскоре появились и гости — семья соседа, лесника Тойво. Первым вошел он — огромный, кудрявый, торжественно держа в мощных ладонях самодельный кремовый тортик, украшенный узором из черной и красной смородины. За ним вошла его семья. Семья была такая: красивая, крепкая, с толстыми крестьянскими руками и ногами жена Варио, и пятеро чистых, умытых, одетых в белые рубашки детей — два мальчика и три девочки — все белоголовые, синеглазые, воспитанные, подтянутые, но нисколько не скованные.
— Так уж вышло! — добродушно кивая на детей, не совсем чисто заговорил Тойво. — Сначала родилась дочь. Мне стали все говорить: бракодел! Я решил сделать сына, но родилась опять дочь! Мне все говорили: бракодел! Я решил идти до конца. И следующий родился сын. Мне стали все говорить: твоему сыну нужен товарищ! Но вместо товарища родилась снова дочь. И только пятым родился снова сын. Ничего! Я рад! Маленький оклад у лесника — восемьдесят рублей! И большой план — завтра надо сдать две тысячи веников. Но они помогают мне, — он кивнул на ребят. — Живем хорошо! Есть даже «Жигули» с кожаными ушами!
— Как это... новая модель? — недоуменно спросил я.
— «Жигули» с кожаными ушами! — загадочно улыбаясь, довольный, что задал мне загадку, повторил Тойво.
— Лошадь он имеет в виду! — пояснила Ляля. — Ему, как леснику, положена лошадь. Это сплошное умиление смотреть, как все пятеро детей усаживаются на круп и куда-нибудь едут!
— Теперь мало лесников, — сказал Тойво, — наверное, буду смотреть еще участок — тогда оклад будет сто двадцать рублей!
— Ну хорошо! — воскликнул я. — ...Красивый у вас лес, чистый! — желая сказать приятное столь приятному человеку, добавил я.
— Не-ет! — улыбаясь, Яан покачал головой. — При его отце лес чище был! А при деде его — еще чище! Сейчас плохой лес! — Яан задорно поглядел на Тойво.
Тойво посмотрел на него, потом вышел во двор и вернулся, замахиваясь на Яана огромным деревянным молотом для забивания кольев. Яан, испуганно закричав, заслонился руками. Все захохотали.
После ужина мы поднялись уходить, но оказалось, что впереди самое главное — музыка. Оказалось, что жена Тойво, Варио, закончила консерваторию. Стоя босыми крепкими ногами на полу, Варио достала из футляра скрипку и заиграла. Тойво уселся за фортепиано, Альберт взял аккордеон. Дети Тойво, привычно уже встав в ряд, запели ангельскими голосами. Я вдруг почувствовал, что слезы душат меня, отвернулся к стене. Уж такого, когда я ехал сюда, никак не ожидал.
— Да-а... — в наступившей, наконец, долгой тишине проговорил я. От слез на глазах пламя свечи расходилось лучами, давно, очень давно в последний раз смотрел я через слезы на пламя свечи... — Талантливые дети у вас!
— Да, это так! — довольно проговорил Тойво. — Но гений лишь один! — он указал на младшего.
— Ну — и это, как говорится, неслабо! — произнес Костя.
Все поднялись, заговорили, загомонили. Повернувшись к своим детям, Тойво что-то строго сказал им, и они, вежливо поклонившись, ушли.