— Уже уезжаете? — к нам через мост шла Вийве.
— Уезжаем, — вздохнул я. — Жалко, вообще... Так у вас тут хорошо! — я оглянулся.
— Та, у нас хорошо, — сказала Вийве.
Мы помолчали. О детях не хотелось говорить — что тут можно сказать?
— Яан, наверное, не придет — он работает? — сказала жена.
— Нет, он придет. Он переодевается! — сказала Вийве.
Слезы подступили к моим глазам, я быстро отвернулся.
— Жаль, что уезжаете. Хорошая компания! — в светло-желтом костюме с галстуком появился Яан.
— Слушай, Вийве! — проговорил Костя. — Поехали с нами! Я положу тебя в лучшую больницу!
— Зачем? Я не хочу в больницу! — улыбнулась Вийве.
— Ну... — Костя обнял Яана, поцеловал Вийве. — Замечательные вы люди! — произнес он и сел в машину.
— Что... Альберту-то передать? — проговорил я.
— Он все знает! — сказала Вийве.
Мы поехали. Прекрасные пейзажи Эстонии разворачивались перед нами — огромные стада, ухоженные поля.
— Ну и почему, спрашивается, ему здесь не жить? — проговорил Костя.
— А я верю, что все будет хорошо! — сказала жена.
— Вы с Вийве — двое блаженных! — сказала Ляля.
Наконец, мы переехали границу Эстонии — и сразу затряслись на выбоинах! Печальная встреча!
Уже в темноте мы подъехали к дому. Наши окна не горели.
— Странно... и мамы, что ли, нет дома? — вылезая из машины, сказал я.
— Спит, наверное! — сказала жена.
Мама, выйдя в прихожую, только махнула рукой:
— Сами разбирайтесь! — и ушла к себе.
Мы стали разбираться.
Уже глубокой ночью ворвалась дочь.
— Ну? — закутавшись в одеяла, мы жмурились в прихожей.
— Альберта нет! — удерживая слезы, сказала она.
— Это мы видим! И где же он?
— Сначала все было хорошо, — заговорила она. — Мы ходили по выставкам, музеям... по Неве...
— Поэтому вы и не вернулись в срок?
Дочка потупилась.
— Потом он нашел... каких-то дружков...
— Ясно! И понимаешь, что это ты все устроила?
Дочка молчала.
— Ладно, — сказал я. — Давайте спать. Утро вечера мудренее!
Но пословица не оправдалась. Ни завтра, ни послезавтра Альберт не объявился, не звонили и с хутора.
— Да-а... Железные люди! — восхитился я. — «Альберт все знает!» И точка.
— А может — он уже там? — размечталась жена.
— Да нет. В таком случае они бы позвонили... сняли напряжение. Не те люди! — ответил я.
Вечером в среду, когда я вернулся, жена кинулась ко мне:
— Яан звонил!
— Так.
— Сказал, что Вийве завтра делают операцию.
— Так!
— Сказал, что перед операцией еще позвонит.
— Так...
— Ну — эти детишки! Мастера драматургии!
— Сволочи они!
— Кстати — наша не звонила?
— Ну что ты! Зачем? Она уже про это не помнит — у нее какие-то уже новые заморочки.
— Ясно.
— ...А операция тяжелая? — спросила жена.
— Ну как ты думаешь? Если б была пустяковая, Яан вряд ли бы терял свое достоинство и звонил!
— Да-а-а...
Мы долго понуро сидели на кухне. Наконец — заскрипел замок — ворвалась красная всклокоченная дочурка.
— Видела Альберта? — спросили мы.
Еще не отдышавшись, она кивнула.
— Ну как он... едет?
Она покачала головой:
— Сказал, что не уедет, пока не разберется... с одним, который тут его обидел.
— Ну почему — тут? — воскликнул я. — И там кто-то мог прекрасно его обидеть, зачем было приезжать?
— Наша очередь принимать гостей! — разведя руками, вздохнула дочурка.
...Я вспомнил вдруг, как Альберт, сияя, шел через мост с черным атташе-кейсом в руке...
Транзитник
Взяв билет, я рухнул на отполированную пассажирами скамейку. Думал — на минутку, но, вытянув усталые ноги, почувствовал: надо посидеть, расслабиться — весь день в беготне. На улицах холодно, пусто, а здесь тесно, тепло, с детства знакомые, хоть до конца и не разгаданные запахи.
Сосед — торопливо сдвинувшийся, давший мне местечко, громко посапывал — видно, простыл. Я косо — приличия не позволяют смотреть прямо — глянул на него. Небритые щеки, грязные ногти, скукоженная нейлоновая курточка неопределенного цвета, замасленные узкие брючки, потрепанные войлочные ботиночки, серая матерчатая шапка с торчащими ушами... На кисти татуировка, под глазами кожа воспаленная, яркие мелкие прожилки светятся, как спирали лампочки.
— Закурить не будет? — моргнув сразу двумя глазами и подшмыгнув носом, спросил он.