Ханс. Нет, правда.
Фредерик. Нет, дело обстоит так, как я говорю. Все сводится к этому. Но ты убедил меня в другом — показал мне, кто ты таков и как ужасно, да, ужасно я ошибся в тебе.
Ханс. Я думал, что ты сможешь понять.
Фредерик. Понять? А тебе не пришло в голову, что сначала стоило бы объясниться со мной?
Ханс. У меня была причина не делать этого.
Фредерик. Не сомневаюсь! Ты более искушен в холодном искусстве тонких расчетов, чем я предполагал.
Ханс. Я знаю, что тебе тяжело. И поэтому я стерплю от тебя многое.
Фредерик. А, человек без сердца всегда все стерпит. И подумать только — ты мог это сделать! Выступить против нас, никогда не причинивших тебе зла; против меня, да — против меня, а ведь мы всегда были вместе до тех лет, что ты пропутешествовал. И как же я радовался, когда узнал, что ты, наконец, возвращаешься домой
Xанс. Спасибо, Фредерик!
Фредерик. И вот приезжаешь, едва здороваешься с нами, потом не заходишь ни разу, а затем — присылаешь эту книгу, и похоже на то, что ты написал ее еще там, до приезда домой.
Ханс. Да, я написал ее там.
Фредерик. По сведениям и расчетам твоего отца?
Ханс. По всем ведомственным материалам.
Фредерик. А частные материалы?
Ханс. Приходилось и их привлекать.
Фредерик. И ты присылаешь книгу, не предупредив об ее выходе, отцу, сестре, мне. За сестру мне обидней всего.
Ханс. Могу я ответить тебе?
Фредерик. Взглянул бы ты на Карен! Наверно, тогда ты бы понял, что сделал.
Xанс. Фредерик...
Фредерик. Неужели ты хоть на минуту мог забыть, что ее-то задеваешь больше всего?!
Ханс. Я дал себе слово, что не увижусь ни с Карен, ни с тобой, ни с отцом твоим, пока книга не выйдет. Я не мог возвратиться домой, не исполнив того, что было моим непременным долгом,— чего бы это мне ни стоило.
Фредерик. Да ты что, совсем спятил? Неужели ты еще думал, что кто-нибудь из нас станет с тобою знаться после этого?
Ханс. Я думал, что через некоторое время вы лучше поймете, какую цель я себе поставил, и увидите, что я ничего плохого не сделал.
Фредерик. Ах, не надо громких слов!
Ханс. Мне было ясно, — я так и написал, — что дело идет об ошибке, которая дорого стоит, о несчастной ошибке, замалчивать которую — преступление. Твоему отцу есть чем гордиться и помимо «новой системы».
Фредерик. Да, красиво говоришь. И ты думаешь что мы можем удовлетвориться этим утешением после того как ты отнял у отца то, чем он в жизни более всего гордился?
Ханс. А если тут нечем было гордиться, Фредерик?
Фредерик. Ну, это ты кому-нибудь втолковывай, но не мне. Нет, Ханс, давай поговорим начистоту! Все дело в твоем честолюбии, оно заставило тебя всем пренебречь
Ханс. Может быть, я ошибся...
Фредерик. Да, ошибся!
Xанс. Но когда я вернулся домой и увидел, во что превратился отец, когда я подумал, что ты не предупредил меня об этом...
Фредерик. А чем бы это помогло?
Ханс. Если бы это был твой отец, а я бы.
Фредерик. Нет, постой: давай-ка не сравнивать твоего отца с моим. Это уже смешно!
Ханс. Вот, вот! А теперь постарайся понять что дружба такого сорта мне больше не нужна. А здесь и еще кое-что открылось.
Фредерик. Вот как?
Ханс. В детстве мы играли: вы с сестрою и я — с одной маленькой девочкой, как говорится, из простых Но она была самым красивым ребенком из всех, что я видел и она была благородной девочкой: она ведь потом трудом своих рук содержала свою мать.
Фредерик. Слушай, это не твое дело.
Ханс. Это мое дело, когда я решаю вопрос, знаться ли мне с тобою впредь, или нет.
Фредерик. Что ты говоришь?.. Как ты смеешь?
Ханс. Если бы ты на ней женился.
Фредерик. Это мое дело! Впрочем, не следует думать, будто я не хочу жениться на ней. Тут виноваты другие люди, в том числе и она сама.
Ханс. Да, она слишком горда, чтоб позволить жениться на себе из жалости.
Фредерик. Довольно! Твой проповеди я издавна знаю. Не суй свой нос в чужие дела. Займись лучше своими собственными.
Xанс. Попытаюсь!
Фредерик. Вот что?! А знаешь ли ты, в каком состоянии отчетность твоего отца? Да в таком, что, вернее всего, будет создана чрезвычайная комиссия для ревизии!