Свалка. Первая книга П. посвящена М. Муркоку, что сразу указывает на литературные приоритеты начинающего автора. Это своего рода планетарный роман, в котором жанровые каноны трансформированы в соответствии с требованиями НВ. На сей раз чужаки попадают в нецивилизованный мир, исследуют его, сталкиваясь со множеством опасностей… Но ареной действия становится астероид, используемый в качестве огромного мусорного контейнера. Автор настолько бравирует своим цинизмом, что это подчас неприятно. П. использует нецензурную лексику и шокирующие образы, чтобы создать убедительное изображение мира, в котором система ценностей противоположна традиционной. Иногда аналогии с реальностью чересчур прямолинейны: так, обитатели свалки собирают бесполезный мусор, и общественное положение зависит от количества этого скарба. Превосходство грязи над чистотой утверждается в финале, далеком от оптимизма. Нигилистическое отношение ко всему изображаемому иногда вступает в явный конфликт с приключенческим сюжетом. Впрочем, все построение не слишком убедительно, хотя и любопытно.
Человек из кремния. Один из поздних (1991) романов писателя — попытка обратиться к киберпанку. У П. получилось: история создания инфоморфов (отражений людей в кибернетическом пространстве) сплетена с детективной интригой. Книга наполнена любопытными прогнозами и компьютерной терминологией, образы героев ярки и психологичны. Но писателю изменило чувство меры: став киберпанком, П. утратил почти всякий интерес к внутреннему космосу. Люди занимают автора постольку поскольку, в коротких главках романа находится место только для магического очарования кибернетики. И агент ФБР, и ученые оказываются своего рода марионетками в сочинении на модную тему. Изобилие конъюнктуры в данном случае просто неприятно. Поэтому я роман дочитать толком не сумел. Может, из-за скептического отношения к киберпанку вообще, может, из-за искренней веры в возможности НВ.
К вопросу о катастрофе. Сам П. определил рассказ как исследование о причинах притягательности научной фантастики. Ситуация последний человек на Земле разобрана с точки зрения обывательской психологии. Лирический герой находит в ней особую пикантность. Жажда одиночества происходит от неудовлетворенности социумом и заставляет желать катастрофы. Рассказ короткий и серьезный.
Лабораторные грызуны. Исследователи, занятые экспериментом над популяцией крыс, обнаруживают, что ситуация в их переполненном комплексе полностью соответствует той, которую переносят грызуны. В рассказе на первом плане идея, а не характеры и образы. Постепенное постижение принципов гештальта довольно любопытно, но в рамках классической психологии идея П. смотрится архаично. Писатель позволил себе чересчур увлечься общественной проблематикой, что привело к мрачным прогнозам и полному отождествлению временно поумневших крыс и временно поглупевших людей. Впрочем, в финале все возвращается на круги своя, и читатель спокойно перелистывает последнюю страницу.
Пульс Нью-Йорка. Образец полного маразма в НВ. На поток сознания это сочинение, написанное телеграфными предложениями от первого лица, никак не тянет. День обывателя в мегаполисе можно было описать гораздо лучше. Но П. не это важно; его занимает город, а человек — только производное. Все дни замкнуты в себе, каждый завершается смертью и разрушением (секс в качестве сублимации смерти П. на сей раз не использует), но утром человек (можно ли его так назвать?) пробуждается для очередного цикла бессмысленного существования. Пессимизм просто убийственный — в смысле, убить за такое мало.
Плахта, Дэнни
Об этом авторе и вовсе ничего не известно. Но как же не включить в справочник человека, которому Желязны посвятил Князя Света! На русский язык переведены несколько коротких НФ юморесок П. и один рассказ, написанный в соавторстве с Желязны.
Год Плодородного Зерна.
Оживили. Простенький анекдот о медицине будущего и об анабиозе.
Прист, Кристофер
Несмотря на близость к Муркоку и Новым мирам, П. никогда не считался представителем НВ. Эта точка зрения не лишена основания. Однако в конце 60-х — начале 70-х писатель напечатал целый ряд рассказов и два романа, в которых фантастические концепции служили основой для масштабных эстетических изысканий, связанных с гуманитарными дисциплинами. Однако позднее П. опубликовал Опрокинутый мир и Машину пространства, сделавшие его классиком НФ. Здесь научность была на удивление подлинной, а миротворчество автора стало эталоном для многих адептов твердой фантастики. Гуманитарные проблемы уступили место серьезному исследованию времени и пространства в самых разных аспектах. С конца 1970-х П. в очередной раз изменил манеру письма: теперь то, что он делает (и делает замечательно), относится к чистому магическому реализму, а не к фантастике. Наличие элементов НФ только подчеркивает отход П. от канонов жанра. Увы, ни поздние, ни ранние книги писателя нам неизвестны. Приходится довольствоваться замечательными, но не характерными для автора работами.