[Предисловие Хорхе Луиса Борхеса]
Лет за пятьсот до Рождества Христова в Великой Греции произошло самое замечательное событие мировой истории: открытие диалога. Вера, убеждения, догмы, анафемы, моления, запреты, приказы, табу, тирании, войны, славословия уже действовали на мир угнетающе; несколько греков договорились — мы никогда не узнаем каким образом, — что возьмут за обычай постоянно вести беседы. Они сомневались, убеждали друг друга, расходились во взглядах, меняли мнения, опровергали один другого. Вести беседы им, вероятно, помогала их мифология, которая, как и Синто[1], являлась собранием различных иносказаний и космогоний. Эти — разнообразнейшие — беседы стали первоосновой того, что сейчас мы — не без некоторой помпезности — называем метафизикой. Таким образом, без нескольких греков, овладевших искусством вести разговор, вся западная культура становится непонятной.
Данная книга, отдаленная пространством и временем, является приглушенным отзвуком античных бесед.
Как и все мои книги — а возможно, и все книги на свете, — предлагаемая читателю тоже была написана сама собой. Мы, Феррари и я, позаботились о том, чтобы наши слова протекли через нас, а может быть, и вопреки нам. Мы ни разу не довели разговор до конца. Те, кто уже просмотрел нашу рукопись, уверяли нас, что подобный эксперимент вполне приемлем. Дай Бог, чтобы и наши читатели были согласны со столь великодушным суждением. В прологе к одному из своих «Сновидений» Франсиско де Кеведо написал: «Читатель, да не придется тебе, волею Господа, сталкиваться с длинными прологами и неудачными сравнениями».
Буэнос-Айрес, 12 октября 1985 года
[Предисловие Освальдо Феррари]
В своих прежних книгах я уже рассказывал, как происходили беседы между Борхесом и мной. В данной книге я хотел бы коснуться той духовной сути, что оживляла наши разговоры и определяла их содержание.
В марте 1984 года состоялся наш первый радиодиалог.
Слушая диалог по муниципальному радио (им руководил наш общий, незабвенный друг Рикардо Костантино), я почувствовал: для меня — да и для всех радиослушателей — открылась дверь в безграничное; необычная, всегда неожиданная, чудодейственная манера письма, свойственная Борхесу, и только ему, соединилась с его манерой вести разговор.
Иными словами, тогда я сразу же осознал: мне предстоит попасть в некое новое измерение. Диалог с Борхесом являлся вхождением в саму литературу, соприкосновением с душой всего связанного с литературой, что переполняло писателя, и диалог помогал найти ключ к тому чарующему литературному миру, что был создан его умом, тем умом, что оказался способен открыть и описать новую реальность.
Так было положено начало остроумным, неповторимым лекциям, которые полностью рождались тут же. Мы смотрели глазами Борхеса на многообразие его мира. Восьмидесятичетырехлетний писатель перенес нас, радиослушателей, в свою действительность.
Этот мир открывался в диалогах сразу же, с любого места, поскольку в Борхесе гармонично уживались прекрасная память, ясность ума и лаконизм речи.
Стоило упомянуть писателя, к которому он питал слабость, либо произведение, которое он часто перечитывал, — и он тотчас же излагал новый взгляд на творчество писателя, новую интерпретацию произведения; стоило коснуться вопросов философии, которая его привлекала, либо религии, которая его интересовала, — и он раскрывал свое собственное, сугубо личное понимание и философии, и религии; стоило упомянуть о путешествиях, которые он совершил, либо о странах, в которых он побывал, — и он начинал подробный рассказ о своих путевых впечатлениях и о литературе этих стран.
Не раз он говорил мне, что диалог — это своеобразная форма письма; следовательно: ведя диалог, он продолжал писать. Когда я подготавливал беседы для публикации, я ясно осознал: разговор для Борхеса являлся продолжением написанного им. Слушать его — такое же волшебство, как и читать его книги.
Таким образом, мы смогли понять (я уже писал об этом) человека, писателя, дух литературы. Те, кто раньше знал только его творчество, теперь смогли узнать автора, смогли узнать Борхеса-человека, смогли получить представление о том, как он творил. Можно сказать так: реальностью для него являлась литература, и он, как никто другой, сделал все для того, чтобы мы получили литературную опись реальности. Можно убедиться и в том, что его интересовала литература не реалистическая, а только фантастическая, и что реальность для него возникла из литературы. Так Борхес объясняет литературу, а литература объясняет Борхеса.
1
Синто (букв.: путь богов) — учение, легшее в основу древней религии японцев — синтоизма. (Здесь и далее — примечания переводчика.)