Но главное не в этом. Что тут удивительного, что Данилевский, размышляя о благе людей, не предвидел того остервенения, с которым два культурнейшие народа бросились друг на друга, и той невероятной гнилости, которую обнаружила Франция, всегда пользовавшаяся нашими невольными симпатиями! Данилевский не думал, что европейское междоусобие разыграется так скоро и до таких размеров; он считал главным вопросом, имеющим мировую важность и далекую будущность, великий Восточный вопрос и потому предполагал вообще, что если образуется коалиция против России, то в коалицию войдет и Франция. Однако же он сказал это не без оговорок; в высшей степени важно его замечание, что если это будет, то лишь потому, что «между Россиею и Франциею стоит целый ряд предрассудков, уже издавна мешающих им сблизиться», и заставлявших до сих пор Францию враждовать с Россиею «вопреки всем расчетам политической мудрости, всем внушениям здравого политического расчета»[25]. Таким образом, уже тогда, до франко-прусской войны, он ясно видел, что дружба между Россией и Францией не только возможна, но что для этой дружбы есть прямые и важные побуждения. Об этом забыл сказать г. Соловьев, хотя это стоит на тех же страницах, которые он цитирует. Когда же произошел разгром Франции, то Данилевский, взвешивая значение этого события для России, предсказал и нынешнее дружелюбие Франции. Он говорил: «Франция надолго должна сосредоточиться внутри самой себя, думать единственно об излечении нанесенных ей ран, о восстановлении своего утраченного могущества, о возвращении имеющих вероятно отойти к Германии областей своих, и для этого искать дружбы и помощи России. С ослаблением Франции рассеются, по крайней мере на время, те предрассудки, которые и с французской, и с нашей стороны, так долго препятствовали понимать тождество обоюдных интересов в большинстве случаев» [26]. Эти слова были сказаны в самом конце 1870 года, и, как все мы знаем, они сбылись в точности.
Нужно читать самого Данилевского, чтобы видеть это бесподобное определение истинных интересов каждой страны, а также разъяснение тех предрассудков, которые так часто мешают понимать эти интересы. Нужно старательно вникать в эти превосходные рассуждения, потому что цель их — то правильное разграничение, то уравновешение этих интересов, при котором возможен прочный мир, спокойное сожительство. Данилевский отчетливо показывает, например, что решение Восточного вопроса в той форме, какая им предложена, не нарушает никаких важных интересов не только Франции, но и Англии — нашего главного противника в этом деле. Есть возможность всем ужиться безобидно, и это будет для всех самое выгодное [27]. Данилевский выставляет на вид ту силу вещей, против которой идти — не только несправедливо, но и очень опасно, так как эта сила может сломить всякие усилия; он настаивает на том, что борьба, им предвидимая, имеет главным источником не существенные интересы Европы, а лишь гордые ее притязания, ее непобедимые предубеждения против Славянства и ее слепое честолюбие и насильственность.
И вот мы приходим к тому главному упреку, который г. Соловьев решился выставить против книги Данилевского в последней статье. По-видимому, он только теперь, задумав писать статью для «Русской мысли», вдруг открыл ужасающий порок в книге, о которой уже столько рассуждал. Повод к этому открытию подан все мною же, имеющим несчастье, таким образом, навлекать на покойного друга поношение за поношением. «Г. Страхов требовал от меня, — пишет г. Соловьеву — доказательств того, что начало народности безнравственно. Это была, конечно, лишь эристическая фигура, так как никто никогда не признавал безнравственным принцип народности. Но на безнравственном свойстве того национализма, который проповедуется в книге „Россия и Европа“, я должен настаивать самым решительными образом»[28].
И затем сыплются выражения все крупнее и крупнее: будто бы Данилевский «отрицает всякое нравственное отношение к прочим народам и к целому человечеству» и «учит, что по отношении к чужим народам все позволено», будто бы «проповедует вещи, прямо противные духу кротости, справедливости и веротерпимости», будто бы «предлагает способ действия, который в просторечии называется мошенничеством, а по книжному макиавеллизмом», будто бы у него повсюду высказывается «наивная безнравственность», «варварский макиавелизм», «проповедь насилия и обмана»[29].
Вот какой злодей Н. Я. Данилевский! Не удивительно ли, что этого так долго никто не замечал? — Представляю себе восторг читателей «Русской мысли». Но чем же это доказывается? Вообразите себе, что ровно ничем. Так уж это ведется у г. Соловьева. Он, кажется, думает, что его слова доказываются самыми этими словами, их громким звуком. Он выступает с резким положением, а потом ровно ничем его не подкрепляет; он приводит и выдержки, даже длинные, но только оказывается, что в них вовсе нет того, что он хотел доказать.
Например, для подтверждения теперешних выходок он приводит замечательное место «России и Европы», те слова, на которые любил ссылаться сам Н. Я. Данилевский, как на удачную форму своей мысли. Мы приведем их с наслаждением. Рассуждая о том, как следует нам смотреть на европейские дела, Данилевский советует постоянно иметь в виду «наши особенные русско-славянские цели» и продолжает:
«К безразличным в этом отношении лицам и событиям мы должны оставаться совершенно равнодушными, как будто бы они жили и происходили на луне; тем, которые могут приблизить нас к нашей цели, должны всемерно содействовать и всемерно противиться тем, которые могут служить ей препятствием, не обращая при этом ни малейшего внимания на их безотносительное значение, на то, каковы будут их последствия для самой Европы, для человечества, для свободы, для цивилизации.
Без ненависти и без любви, ибо в этом чуждом мире ничто не может и не должно возбуждать ни наших симпатий, ни наших антипатий [30], равнодушные и к красному, и к белому, к демагогии и к деспотизму, к легитимизму и к революции, к немцам, к французам, к англичанам, к итальянцам, к Наполеону, Бисмарку, Гладстону, Гарибальди, — мы должны быть верным другом и союзником тому, кто хочет и может содействовать нашей единой и неизменной цели. Если ценой нашего союза и дружбы мы делаем шаг вперед к освобождению и объединению славянства, приближаемся к Царьграду, не совершенно ли нам все равно: купятся ли этой ценой Египет Францией или Англией, рейнская граница — французами или вогезская — немцами, Бельгия — Наполеоном, или Голландия — Бисмарком?»[31].
Выписавши эти строки, г. Соловьев не прибавляет от себя ни единого слова. Он только подчеркнул некоторые места, да выпустил из середины (конечно, для ясности) несколько строк, где говорится что-то такое о святом и высоком деле, и думает, что читатели сами увидят, какая тут ужасная безнравственность. Но что же такое ему представилось? Не попробуем ли отгадать, какие истинно-нравственные начала желает нам проповедовать г. Соловьев? Н. Я. Данилевский излагает свою мысль точно, определенно; он поясняет ее примерами и ошибиться в ней невозможно. Он говорит, например, что нам должно быть все равно, кому принадлежит Египет, Франция или Англия, и где будет проведена граница между Францией и Германией. Что же? Этот совет — «варварский макиавелизм», «проповедь насилия и обмана»? И чему же учит в этом отношении чистая нравственность? За кого нам следует стоять? Г. Соловьев, очевидно, подчеркнул только общие положения Данилевского и не видит, как они поясняются тут же стоящими частными примерами; ему показалось, что Данилевский проповедует вообще равнодушие к человечеству, к свободе, к цивилизации. Но ведь только для малых ребят не ясно, что Данилевский рассуждает о политических делах, а не о чувствах частного человека, что «быть равнодушным» тут значит — не посылать наших войск насмерть и не приносить в жертву благосостояния нашего государства, что всякое внимание, всякая «симпатия и антипатия» тут выражается не иначе, как кровью десятков и сотен тысяч людей и золотом, тяжко собираемым с целого государства. Общий смысл наставлений Данилевского — миролюбивый; он указывает, за что нам никогда не следует воевать.
25
Cм. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. — М.: Институт русской цивилизации, 2008, стр. 543–544.
26
См.: Сборник политических и экономических статей Н. Я. Данилевского. СПб, 1890. С. 29–30.
27
Г. Соловьев, между прочим, вступается за греков, венгров, румын, чехов, поляков, хорватов; он голословно, по своему обычаю, утверждает, что Данилевский собирается «приносить живые и сознающие себя народности в жертву интересам какой-то фантастической (!) группы народов» — Цит. по: Вл. Соловьев «Национальный вопрос в России». Выпуск второй, стр. 543. — Поверят этому разве те, кто не читал «России и Европы», но кто читал, тот знает, что все в этой книге направлено только к наилучшему соблюдению интересов каждой народности. В этом весь смысл книги.
29
См.: Вл. Соловьев. Национальный вопрос в России. Выпуск второй, стр. 543, 538, 544, 545, 546, 547.
30
Курсив принадлежит г. Соловьеву и обозначает самые преступные слова; курсив прекращается, где преступность слабее, из чего и видно, в чем полагается эта преступность.
31
См. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. — М.: Институт русской цивилизации, 2008, стр. 529–530.