Несмотря на осеннюю распутицу, грунтовая дорога становилась все лучше, и в какой-то момент квадроциклы и пикапы неожиданно начали ехать по ровно уложенным и плотно прилегающим друг к другу бетонным плитам. На обочине дороги появились не только дорожные знаки, но и билборды на английском, шведском, испанском, вьетнамском, тайском и русском, рекламировавшие различные товары и услуги и поражавшие указанными рядом ценами.
Скоро показался и сам город. Высокие деревянные высотки стояли почти вплотную друг к другу, за большими и очень плотными панорамными окнами первых двух этажей почти каждого здания сидели офисные работники, продавалась одежда, мебель и привезенные сегодня рано утром свежие овощи и фрукты. Где-то, несмотря на будний день, занимались йогой группы из десятков смуглых подтянутых девушек, бегали на беговых дорожках, приседали и жали большие веса мускулистые спортсмены.
Кроме Анджея в этом городе никому из членов команды еще не доводилось бывать. Нью-Мальмё поражал своей аккуратной планировкой, необычной деревянной архитектурой и насыщенной общественной жизнью.
Казалось, что этот северный город с населением менее двух миллионов в чем-то живет более активно, чем Якутск, население которого с пригородами, представлявшими невероятно плотные и запутанные бетонные лабиринты, уже пересекло отметку в десять миллионов. Но, как справедливо потом заметил Анджей за обедом, все-таки большая часть жителей этого странного города, созданного по шведским лекалам и неожиданно разросшегося, разбогатевшего, не могла наслаждаться всеми возможностями, которые он предоставлял. Их жизнь здесь часто сводилось к бесконечной и однообразной тяжелой работе, пусть и за большие деньги, которые можно было отправлять родственникам в южные города.
Путешественникам нужно было найти подходящее место для обеда. Анджей сам вызвался разобраться с ремонтом поврежденного пикапа и сказал, чтобы остальные его не ждали. Встретиться они договорились уже вечером, на городской площади.
Компания зашла в ближайшее крупное кафе, где был свободен большой стол для шестерых. После нескольких тарелок сочных фрикаделек и жареной картошки с брусничным соусом, популярных в городе со времен его основания, молодых людей стало клонить в сон. Сара положила голову на плечо Александра и, сладко зевнув, почти сразу заснула под оживленные споры окружающих, вызванных документальным фильмом о живущих изолированно в глухой тайге группе ультрафаталистов, который фоном шел по телевизору над столиком напротив.
– Ты хочешь сказать, что веришь в это, Александр? Ты серьезно думаешь, что наша жизнь предопределена? – с искренним удивлением, заметным по широко раскрытым глазам, допытывался Эдвард до русского ученого, который уже пожалел, что невзначай высказал свое восхищение фильмом.
– Еще раз тебе говорю, я точно не знаю. Но это вполне реально. Если бы у нас была техническая возможность рассчитать движение всех атомов и частиц с момента Большого Взрыва, вполне возможно, мы смогли бы сейчас спрогнозировать, что, например, Сара, проснувшись, закажет еще один пончик, – с улыбкой сказал Александр, пытаясь перевести тему.
– Для этого компьютер не нужен, – хихикнула Анна, которой нравилось подтрунивать над своими друзьями (а за несколько дней путешествия она успела сдружиться с американкой).
Все тихо посмеялись, чтобы не разбудить Сару, которая немного ворочалась из-за предыдущих громких реплик.
– А как же тогда свобода воли? Человек ведь сам творит свою судьбу, так? – все-таки решил довести начавшийся разговор до конца канадец.
– Конечно, я с тобой согласен, Эдвард, – спокойно сказал Александр.
– Тогда ты сам себе противоречишь. Разве нет?
– Я, Эдвард, как и ты, ученый. Просто мне не кажется, что нужно во всех жизненных вопросах стремиться применять физические формулы. Мне фильм именно этим и понравился. Циникам, вопреки распространённому мнению, жить тяжелее. Я не хочу досконально знать свою судьбу, даже если бы такая возможность была. Если я в это не ввязываюсь, то, выходит, я действительно, творю свою судьбу.
– Ладно, я понял, о чем ты. Извини, что я так горячусь, когда спорю, – резко успокоившись произнес канадец. – Просто у меня вызывают резкое отторжение те идеи, которые пропагандируют ультрафаталисты, жизнь которых вызывает такой неподдельный интерес у съёмочной группы.
– Мне тоже это не понятно. Просто я нахожу удивительным, как определенная мысль, вдруг, после столетий своего существования, попадает в богатое воображение какого-то деятельного человека, и превращается в идеологию.