Онъ закрылъ контору въ обыкновенное время и вышелъ. Фонари горѣли ярко, погода была тихая. Онъ увидѣлъ свѣтъ у Тидемана и хотѣлъ зайти, но остановился на лѣстницѣ и раздумалъ; можетъ бытъ у Тидемана была какая-нибудь работа, которую онъ торопился окончить. Олэ пошелъ дальше. Въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ онъ блуждалъ въ состояніи тупого равнодушія, усталости, почти съ закрытыми глазами. Онъ былъ наверху въ паркѣ, прошелъ его, обогнулъ и вышелъ опять на холмъ. Было темно, ничего не видно, тѣмъ не менѣе онъ присѣлъ на нѣкоторое время на лѣстницу. Потомъ онъ посмотрѣлъ на часы. Было двѣнадцать часовъ. Онъ опять потащился обратно въ городъ. Въ головѣ не было ни одной мысли.
Онъ пошелъ по направленію къ Тиволи. И такъ онъ проходилъ весь вечеръ. Теперь, до смерти уставшій, онъ, по крайней мѣрѣ, хоть эту ночь заснетъ. Онъ вдругъ остановился передъ какимъ-то рестораномъ, но тотчасъ же отступилъ на нѣсколько шаговъ назадъ, на четыре, на шестъ шаговъ назадъ. Пристально, не сводя глазъ, онъ уставился на подъѣздъ ресторана. Передъ нимъ стояла одинокая пара.
Онъ услыхалъ голосъ Агаты, когда онъ такъ вдругъ остановился; теперь она и Иргенсъ вышли на улицу. Агата шла за нимъ, она шла тяжело и на лѣстницѣ ее что-то задержало.
"Ну, теперь трогай!" сказалъ Иргенсъ.
"Подождите минуточку, господинъ Иргенсъ", сказалъ кучеръ, "барыня еще не готова".
"Вы меня знаете?" спросилъ удивленно Иргенсъ.
"Да, какъ же мнѣ васъ не знать!"
"Онъ знаетъ тебя, онъ знаетъ тебя", сказала Агата и поспѣшила на лѣстницу. Она не надѣла еще своей накидки, она тащилась по землѣ и Агата споткнулась. Глаза ея были пристальные и мутные. Вдругъ она засмѣялась,
"Противный Игерсенъ, онъ ударилъ меня ногой въ икру", сказала она. "Мнѣ кажется даже, что кровь идетъ, правда мнѣ кажется… Нѣтъ, Иргенсъ, ты не издашь скоро опять книгу… Подумай только, кучеръ тебя знаетъ, ты слышалъ?"
"Ты пьяна", сказалъ ей Иргенсъ и помогъ ей, наконецъ, сѣсть въ экипажъ.
Шляпа сидѣла у нея криво на головѣ, она старалась поправить свою накидку, и при этомъ говорила не переставая:
"Нѣтъ, я не пьяна, я только немножко навеселѣ….Не хочешь ли ты взглянутъ, идетъ ли кровь? Мнѣ кажется, что кровь стекаетъ внизъ. И болитъ немножко, но это ничего, мнѣ все равно! Ты говоришь, что я пьяна? Ну, такъ что же, если я и пьяна. Ты довелъ меня до этого, я дѣлаю все для тебя, съ радостью… Ха-ха-ха, мнѣ смѣшно, когда я думаю объ этомъ противномъ Грегерсенѣ. Онъ сказалъ, что написалъ бы удивительную статью насчетъ меня, если бъ онъ собственными глазами увидѣлъ, что онъ до крови ударилъ меня. Но это совсѣмъ другое, если я тебѣ это докажу…. Это былъ отвратительный портеръ, онъ ударилъ мнѣ въ голову, а папиросы, сигаретки…
"Трогай!" крикнулъ Иргенсъ.
И экипажъ уѣхалъ.
Олэ стоялъ и пристально смотрѣлъ вслѣдъ экипажу; колѣна дрожали; безсознательно онъ началъ щупать себѣ руки, грудь, платье. Нѣтъ, это была Агата! Что они съ ней сдѣлали! Агата милая, маленькая Агата…
Олэ сѣлъ тамъ, гдѣ стоялъ. Прошло порядочно времени, передъ рестораномъ потушили фонари, стало темно. Сторожъ ударилъ его по плечу и сказалъ, что онъ не долженъ здѣсь сидѣть и спать. Олэ взглянулъ на него. Ну, да, онъ сейчасъ уйдетъ: покойной ночи, благодарю васъ!.. И Олэ, шатаясь, пошелъ по улицѣ.
Около двухъ часовъ онъ вернулся домой и прошелъ прямо въ контору; онъ зажегъ лампу и по привычкѣ повѣсилъ свою шляпу на гвоздь, лицо его было окаменѣлое. Прошелъ добрый часъ, онъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, потомъ подошелъ къ своему бюро и началъ писать письма, документы, короткія, сжатыя строчки на разныхъ бумагахъ, которыя онъ клалъ въ конверты и запечатывалъ. Онъ посмотрѣлъ на свои часы, была половина четвертаго, онъ машинально завелъ часв, когда держалъ ихъ. Съ письмомъ къ Тидеману онъ вышелъ на улицу и самъ бросилъ его въ почтовый ящикъ; вернувшись онъ взялъ письма Агаты и развязалъ ихъ.
Не прочитывая ихъ, онъ понесъ къ печкѣ и началъ сжигатъ ихъ одно за другимъ; только послѣднее, самое послѣднее письмо съ кольцомъ, онъ вынулъ изъ конверта посмотрѣлъ на него нѣкоторое время, но потомъ сжегъ и его.
Маленькіе часы на стѣнѣ пробили пять часовъ, гдѣ-то просвистѣлъ пароходъ. Олэ всталъ и отошелъ отъ печки. Его лицо было полно муки, каждая черточка была напряжена, жилы на вискахъ надулись. Затѣмъ онъ выдвинулъ медленно маленькій ящикъ изъ своего стола.
Утромъ Олэ Генрихсена нашли мертвымъ. Онъ застрѣлился; лампа горѣла на бюро, тамъ лежало нѣсколько запечатанныхъ писемъ, а самъ онъ лежалъ на землѣ. Смерть за выстрѣломъ послѣдовала моментально, онъ лежалъ, стиснувъ дуло зубами. Съ большимъ трудомъ удалось вынутъ его.