"Вотъ недавно Стортингъ разошелся по домамъ. Его вызывали, въ него стрѣляли, а чѣмъ онъ отвѣтилъ на все это?"
"Они собрали свои бумаги и пошли домой. Наша журналистика не осталась въ долгу съ отвѣтомъ; какъ только ее вызвали на это, она отвѣчала, она отвѣчала рѣзко, мужественно: "кажется, ты кричишь? Берегись, сейчасъ раздастся выстрѣлъ!" Однако, никакого выстрѣла не раздалось. Стортингъ расходится до домамъ. И я спросилъ себя, удовлетворились ли бы мы этимъ десять — пятнадцать лѣтъ тому назадъ? Я не думаю. Мы, по всей вѣроятности, отвернулись бы отъ всѣхъ этихъ мелочей, отъ злобы карликовъ, отъ показной политики, и мы потребовали бы настоящаго и достойнаго дѣла. Нѣтъ, наша сила и храбрость существуютъ лишь въ теоріи, мы пугаемъ на словахъ, но мы не дѣйствуемъ. Наша молодежь бросается на литературу и на красивыя платья, въ этомъ ея честолюбіе, а на что-нибудь иное она не способна. Было и у насъ свое время, но оно прошло, и мы низвергнуты, а теперь торговая жизнь должна насъ опять поставитъ на ноги".
"Подумаешь, какъ хорошо вы все это знаете!" началъ горячо журналистъ.
Но Мильде тихонько перебилъ его, онъ нагнулся къ нему и шепнулъ нѣсколько словъ: "Зачѣмъ къ этому возвращаться, пускай себѣ человѣкъ говоритъ дальше. Хе-хе, онъ вѣритъ въ то, что говоритъ, онъ весь дрожитъ отъ волненья, желая убѣдить. Для нашего времени это довольно рѣдкое явленіе".
Вдругъ адвокатъ спросилъ его:
"А читали вы послѣднее стихотвореніе Ойэна?"
"Нѣтъ", отвѣчалъ Гольдевинъ.
"О, это замѣчательно, изъ Египта; вотъ я вспомнилъ одну строку: "въ этомъ морѣ песку, гдѣ нѣтъ никого, не раздается ни единаго звука, кромѣ шума вѣчнаго песчанаго дождя о мою шляпу, и хрустѣнія, постепеннаго хрустѣнія колѣнъ верблюдовъ…" Но потомъ идетъ самое важное, — склепъ, пыль, мумія. Да, непремѣнно нужно было бы это послушатъ".
"Я помню этого молодого человѣка, я встрѣтилъ его въ первый разъ въ Торахусѣ, у него была совершено исписана вся грудь рубашки. О, да. Потомъ я его видѣлъ 17-го мая, и мы поклонились другъ другу; онъ говорилъ, что онъ очень нервный, онъ шелъ домой, чтобъ лечь спать"…
"Само собою разумѣется", вмѣшался журналистъ. "Когда Ойэнъ усталъ, тогда онъ идетъ спать. Такой ужъ онъ странный".
"Ну, а послѣднюю книгу Иргенса вы, вѣроятно, читали? Я не знаю, спрашивалъ ли я васъ объ этомъ?"
"Да, я читалъ Иргенса. Почему вы спрашиваете меня объ этомъ?"
"Ахъ, просто такъ", отвѣчалъ адвокатъ. "Мнѣ только непонятно, отчего вы такого дурного мнѣнія о нашей молодежи, разъ вы знакомы съ ея произведеніями. Вѣдь это первоклассные писатели…"
"Постоянно говорятъ мнѣ о писателяхъ; нельзя ни о чемъ говорилъ, чтобъ снова не вернуться къ писателямъ. Какъ будто все дѣло въ томъ, чтобъ имѣть двухъ-трехъ человѣкъ, умѣющихъ писать. Прежде всего вопросъ, какого рода это стихотворство?"
"Во всякомъ случаѣ… Я позволилъ бы себѣ сказать… Это первоклассные писатели".
"Но почему рѣчь постоянно идетъ ни о чемъ другомъ, какъ только о писателяхъ?"
"Въ этомъ же кружкѣ есть человѣкъ, недавно потерявшій громадныя суммы денегъ на ржи. Это было плохо, ему очень не повезло. Но знаете ли, что этотъ самый человѣкъ теперь дѣлаетъ? Эта потеря не сломила его, теперь онъ хлопочетъ о новомъ вывозѣ товаровъ. Я знаю это отъ его людей; онъ предпринялъ теперь вывозъ дегтя, вывозъ норвежскаго дегтя за границу. Да, но о немъ не говорятъ".
"Нѣтъ, я сознаюсь, мои знанія торговой жизни очень ничтожны, но…"
"Ваши знанія не должны были бы быть такими слабыми, господинъ адвокатъ, просто у васъ черезчуръ мало симпатіи къ…. Здѣсь такъ много первоклассныхъ писателей, здѣсь Иргенсъ, здѣсь Ойэнъ, здѣсь Паульсбергъ, уже не считая всѣхъ другихъ; это молодая Норвегія. Я встрѣчаю иногда ихъ на улицѣ; они мчатся мимо меня, какъ должны мчаться поэты мимо простого смертнаго человѣка, они полны новыхъ идей, они пахнутъ одеколономъ, короче говоря, они не оставляютъ ничего желать лучшаго. А когда они приходятъ сюда въ Грандъ, то всѣ остальные замолкаютъ, когда они начинаютъ говорить: тише, — говоритъ писатель! а когда они возвращаются домой, то опять то же самое: тише въ домѣ, писатель пишетъ! Люди узнаютъ ихъ издали и снимаютъ шляпы, а газеты извѣщаютъ націю о томъ, что писатель Паульсбергъ совершилъ поѣздку въ Хенефосъ.
Но теперь уже Грегерсенъ не могъ больше сдержаться; это вѣдь онъ написалъ замѣтку о поѣздкѣ въ Хенефосъ; онъ крикнулъ:
"У васъ отвратительная манера говорить наглости, у васъ видъ, будто вы ничего другого…"