— Ты покорил меня на слове «категорический императив», именно тогда и надо было срывать с меня одежду. И… раз уж мы прошли этот дорожный камень… что ты думаешь про Секту «Высшей Истины» и ее Великого Слепца? Что подсказывает тебе категорический императив Канта?
— Категорический императив говорит мне что это надо прекратить. И что самым простым способом будет — сделать так, чтобы Слепец ушел из этого мира. Правда это только направление, а уж детали категорический императив оставляет на меня. Как обычно.
— Мой отец сделал это делом всей своей жизни — задумчиво говорит Натсуми: — по выходным он работает с документами, в свое личное время — проводит опросы свидетелей и выезжает в поисках доказательств. Но он — один и у него связаны руки. Он ничего не может сделать без явных доказательств. И даже если он и поймает кого-то из секты на месте преступления — Слепец наверняка выйдет сухим из воды. Его последователи его не сдадут, а физически он участия не принимает. То же, что он делает внутри коммуны, внутри их центрального поселения — остается там. Это частные владения и входа туда нет никому. Только по ордеру, подписанному судом. И если бы не мои особые обстоятельства, если бы не то, что я могу не дожить до Рождества — я бы в жизни к тебе не обратилась. Я бы выучилась сама и сама бы положила конец существованию этой секты. Но… боюсь, что у меня нет столько времени. — она наклоняет голову набок: — печально, что моей последней просьбой к моему другу будет именно такая.
— Ты уж постарайся дожить до Рождества — говорю я: — я тебе такой подарок подготовил… будет грустно, если ты его не получишь. И потом — Рождественская Ежегодная Оргия без тебя будет совсем не та, как обычно.
— Тем более у тебя будет стимул сделать все еще до моей смерти — улыбается она: — потому что как только… как только я узнаю о том, что все кончено — я буду готова отдать тебе все, что у меня есть. Все то оставшееся время — я стану твоей рабыней на этот срок. Хочешь? — она улыбается, и улыбка у нее выходит очень печальной. Я вздыхаю и беру ее руку в свою.
— И зачем мне умирающие рабыни? Если ты станешь моей рабыней — то очень здоровой и имеющей планы на далекое будущее. — отвечаю я: — хотя мне нравятся твои постоянные отсылки к смерти… но ты должна понимать, что после того, как я принял у тебя заказ на перерождение — ты не сможешь избавиться от меня даже после смерти.
— Какой ужас — улыбается она, на этот раз уже по настоящему: — это значит что и в следующей жизни мне не отделаться от всех вас — ведь ты наверняка за собой весь свой гарем потащишь!
— У меня нет гарема. Есть коллектив свободно мыслящих индивидумов.
— Которые все с тебя глаз не сводят. Это, кстати, и называется гарем. Нет, это даже гарем в квадрате… в который я обязуюсь вступить, как только Шизука будет отомщена.
— Это будет сделано независимо от твоего обещания. Колхоз — дело добровольное. — отвечаю я: — потому что я это не для тебя сделаю. Как бы я ни любил тебя, я не стал бы никого убивать только по твоей просьбе. Категорический императив.
— Так я и скажу, когда ты свои лапы к моей заднице потянешь — насмешливо фыркает Натсуми: — манипулятор.
— Ээ… ипохондрик. — тут же нахожусь я.
— У меня есть право быть ипохондриком. У меня смертельная болезнь!
— У всех смертельная болезнь! Жизнь вообще плохо заканчивается — все умирают. Кстати, так и говорят, что жизнь — это смертельная болезнь, передаваемая половым путем.
— Какая прелесть — произносит голос, и я оборачиваюсь. У дверей стоит Рыжуля и зевает во весь рот, прикрываясь ладошкой: — я так рада что хоть вы вдвоем не трахаетесь. Есть в этом обществе столпы морали и нравственности, и я сейчас не о тебе говорю, кобель.
— Я тебя тоже очень люблю, Рыжик — откликаюсь я: — что случилось?
— Бьянка зовет. Все собрались. Она речь скажет.
— Хорошо. — я встаю и смотрю на Натсуми. Та тоже встает и бросает на меня вопросительный взгляд.
— Бьянка просто так ничего не делает — объясняю я: — и об этом меня не предупредила. Так что… интересный вечер у нас будет…
КОНЕЦ ШЕСТОЙ КНИГИ