— Мне часто это говорят. — кивает Бьянка, вполне удовлетворенная собой: — И пишут.
— И они правы. Сколько у нас осталось времени?
— До того, как наша «не-Невада-тан» проснется? Час… может меньше.
POV Шизука-тян
Когда она открыла глаза — она не увидела ничего. Когда она попыталась пошевелиться — она почувствовала ремни на руках. И на ногах. Она моргнула и поняла, что на ее глазах — повязка. Да, вспомнила она тут же, Наставник же обучал этому. Если ты взял противника в плен и хочешь подвергнуть его психологической обработке — сперва обездвижь его, раздень догола и свяжи, на глаза наложи повязку. Это основы, связанный и голый человек чувствует себя беззащитным, а повязка на глазах — добавляет депривации. Можно сюда же добавить наушники, плотно защищающие от внешнего мира… и включить музыку погромче. Еще ничего не сделано, а жертва уже готова сдаться. Да, Наставник многому научил ее, и она собиралась показать ему — как многому. Насколько многому. Чему — многому. Но… не получилось.
Что же. Отсюда нет выхода. Она и не собиралась пережить эту встречу, она знала, что с Наставником ей не справиться… или сейчас она убеждает сама себя? Хотела ли она на самом деле его смерти и что бы она делала после этого? Кроме того, что замела бы следы и упаковала его в мусорные пакеты с утяжелителями и сбросила в море? Что бы она делала потом?
У нее нет ответа. Наверное, это и есть ее проблема. Темнота вокруг начала пугать ее. Темнота и пустота. Раздели ли ее? Сидит ли она уже голая? Ей не так уж холодно, может она одета? Чувствует ли она ткань своим телом? Почему-то мысль о том, что сейчас Наставник разглядывает ее голое тело — вызывает у нее неприятное сжатие в груди. Она не такая красивая как Натсуми-тян, как Томоко или Мико, даже Наоми. Она — слишком маленькая, у нее слишком плоская грудь, у нее худые бедра и тонкая белая кожа, через которую просвечивают синие венки и это ужасно. Чудовищно.
Она знает это чувство — когда в темноте таится зверь. Тода-сан водил ее в Темную Комнату с тех пор, как она помнила себя. В Темной Комнате было прохладно и пахло… пахло чем-то затхлым. И еще были руки… тогда она не знала значения этих рук, не знала, что именно они с ней делают, но ей было страшно и больно. Она терпела, потому что так было надо. Молчать и терпеть.
Интересно, думает она, как бы Наставник поступил с Тода-саном? Или со Слепым Зверем? Она была уверена, что Наставник обязательно вмешался бы. И, наверное, убил бы Тода-сана. А может быть даже стал бы искать Слепца. И тогда последователи Слепца обязательно нашли бы Наставника и убили бы и его. Зачем она сделала это сама? Она соврала полиции о том, что не знает кто такой Тода-сан и где он живет… а он жил совсем недалеко. Еще со времен своего существования в Свете — она научилась не привлекать внимания и быть незаметной, ходить бесшумно и замирать на месте без движения — потому что если она привлекала внимание Тода-сана, то он мог и отправить ее в Темную Комнату. А в Темной Комнате ее искусство двигаться совершенно бесшумно не помогало — Слепой всегда находил ее. И он двигался по-настоящему бесшумно, так что она прекрасно понимала каково это — стоять совсем голой и беззащитной в абсолютной темноте. Она — знает. Но… ей все равно страшно. К такому не привыкнешь.
— Пожалуйста… — говорит она и ее голос звучит так слабо, как будто откуда-то издалека: — пожалуйста…
— О! Ты проснулась, Шизука-тян. Погоди-ка… — шаги и вот с ее глаз снимают повязку. Она с невероятным облегчением снова видит свет! Слишком ярко! Она щурится сквозь набежавшие слезы.
— Погоди, сейчас я тебе руки освобожу — звучит рядом знакомый голос и правда развязывает ей руки. Она трет глаза, привыкая к свету. Нет, он не яркий, просто после темноты слишком большой контраст, вот и глаза заслезились. Она находится в странной комнате… нет, даже скорей отгороженном пространстве, она видит потолок далеко вверху, понимает что это всего лишь перегородка, что на самом деле они где-то в большом помещении, она сидит в кресле, которое напоминает… ничего хорошего ей не напоминает, это или кресло для стоматологии либо пыточное и зная Наставника она точно может сказать, что тот — не стоматолог.
— Сумимасен. Сумимасен. — кланяется она, извиняясь: — Мне так жаль… мне очень жаль.
— Да не дергайся ты так, сейчас я ноги тебе тоже освобожу. — он наклоняется и снимает ремни с ее ног: — Все. Можешь сесть по нормальному. Пить хочешь?
Слезы выступают у нее на глазах, и она кивает. Он протягивает ей стакан с водой, и она послушно пьет. Стакан из тонкого стекла и у нее свободны руки, она может одним движением разбить стакан о металлический подлокотник кресла, держась за дно, обязательно будут острые осколки… и воткнуть его Наставнику в горло. Но он уже показал, что в состоянии постоять за себя… как он ее вырубил? Она не помнит.