Выбрать главу
118 Покорный ей, к тебе я поспешил; От зверя спас тебя, когда к вершине Короткий путь тебе он преградил.
121 Так что ж? Зачем, зачем ты медлишь ныне? Зачем постыдной робостью смущен? Зачем не светел смелою гордыней, —
124 Когда у трех благословенных жен Ты в небесах обрел слова защиты И дивный путь тебе предвозвещен?»
127 Как дольный цвет, сомкнутый и побитый Ночным морозом, — чуть блеснет заря, Возносится на стебле, весь раскрытый,
130 Так я воспрянул, мужеством горя; Решимостью был в сердце страх раздавлен. И я ответил, смело говоря:
133 «О, милостива та, кем я избавлен! И ты сколь благ, не пожелавший ждать, Ее правдивой повестью наставлен!
136 Я так был рад словам твоим внимать И так стремлюсь продолжить путь начатый, Что прежней воли полон я опять.
139 Иди, одним желаньем мы объяты: Ты мой учитель, вождь и господин!» Так молвил я; и двинулся вожатый,
142 И я за ним среди глухих стремнин.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
1 Я УВОЖУ К ОТВЕРЖЕННЫМ СЕЛЕНЬЯМ, Я УВОЖУ СКВОЗЬ ВЕКОВЕЧНЫЙ СТОН, Я УВОЖУ К ПОГИБШИМ ПОКОЛЕНЬЯМ.
4 БЫЛ ПРАВДОЮ МОЙ ЗОДЧИЙ ВДОХНОВЛЕН: Я ВЫСШЕЙ СИЛОЙ, ПОЛНОТОЙ ВСЕЗНАНЬЯ И ПЕРВОЮ ЛЮБОВЬЮ СОТВОРЕН.
7 ДРЕВНЕЙ МЕНЯ ЛИШЬ ВЕЧНЫЕ СОЗДАНЬЯ, И С ВЕЧНОСТЬЮ ПРЕБУДУ НАРАВНЕ. ВХОДЯЩИЕ, ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЯ.[144]
10 Я, прочитав над входом, в вышине, Такие знаки сумрачного цвета, Сказал: «Учитель, смысл их страшен мне».
13 Он, прозорливый, отвечал на это: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда; Здесь страх не должен подавать совета.
16 Я обещал, что мы придем туда, Где ты увидишь, как томятся тени, Свет разума утратив навсегда».
19 Дав руку мне, чтоб я не знал сомнений, И обернув ко мне спокойный лик, Он ввел меня в таинственные сени.
22 Там вздохи, плач и исступленный крик Во тьме беззвездной были так велики, Что поначалу я в слезах поник.
25 Обрывки всех наречий, ропот дикий, Слова, в которых боль, и гнев, и страх, Плесканье рук, и жалобы, и всклики
28 Сливались в гул, без времени, в веках, Кружащийся во мгле неозаренной, Как бурным вихрем возмущенный прах.
31 И я, с главою, ужасом стесненной: «Чей это крик? — едва спросить посмел. — Какой толпы, страданьем побежденной?»
34 И вождь в ответ: «То горестный удел Тех жалких душ, что прожили, не зная Ни славы, ни позора смертных дел.
37 И с ними ангелов дурная стая,[145] Что, не восстав, была и не верна Всевышнему, средину соблюдая.
40 Их свергло небо, не терпя пятна; И пропасть Ада их не принимает, Иначе возгордилась бы вина».[146]
43 И я: «Учитель, что их так терзает И понуждает к жалобам таким?» А он: «Ответ недолгий подобает.
46 И смертный час для них недостижим, И эта жизнь настолько нестерпима, Что все другое было б легче им.
49 Их память на земле невоскресима; От них и суд, и милость отошли. Они не стоят слов: взгляни — и мимо!»
52 И я, взглянув, увидел стяг вдали, Бежавший кругом, словно злая сила Гнала его в крутящейся пыли;
55 А вслед за ним столь длинная спешила Чреда людей, что, верилось с трудом, Ужели смерть столь многих истребила.
58 Признав иных, я вслед за тем в одном Узнал того, кто от великой доли Отрекся в малодушии своем.[147]
61 И понял я, что здесь вопят от боли Ничтожные, которых не возьмут Ни бог, ни супостаты божьей воли.
64 Вовек не живший, этот жалкий люд Бежал нагим, кусаемый слепнями И осами, роившимися тут.
67 Кровь, между слез, с их лиц текла И мерзостные скопища червей Ее глотали тут же под ногами.
70 Взглянув подальше, я толпу людей Увидел у широкого потока. «Учитель, — я сказал, — тебе ясней,
73 Кто эти там и власть какого рока Их словно гонит и теснит к волнам, Как может показаться издалека».
76 И он ответил: «Ты увидишь сам, Когда мы шаг приблизим к Ахерону[148] И подойдем к печальным берегам».
79 Смущенный взор склонив к земному лону, Боясь докучным быть, я шел вперед, Безмолвствуя, к береговому склону.
82 И вот в ладье навстречу нам плывет Старик[149], поросший древней сединою, Крича: «О, горе вам, проклятый род!
85 Забудьте небо, встретившись со мною! В моей ладье готовьтесь переплыть К извечной тьме, и холоду, и зною.
88 А ты уйди, тебе нельзя тут быть, Живой душе, средь мертвых!» И добавил, Чтобы меня от прочих отстранить:
91 «Ты не туда свои шаги направил: Челнок полегче должен ты найти,[150] Чтобы тебя он к пристани доставил».
вернуться

144

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
Врата Ада. — Ничтожные — Ахерон. — Челн Харона

1-9. Надпись на вратах Ада. — По христианской мифологии, ад сотворен триединым божеством: отцом (высшей силой), сыном (полнотой всезнанья) и святым духом (первою любовью), чтобы служить местом казни для падшего Люцифера (А., XXXIV, 121–126). Он создан раньше всего преходящего. Древней его — лишь вечные созданья (небо, земля и ангелы), и он будет существовать вечно.

Данте изображает Ад как подземную воронкообразную пропасть, которая, сужаясь, достигает центра земного шара. Ее склоны опоясаны концентрическими уступами, «кругами» Ада.

вернуться

145

37. И с ними ангелов дурная стая — которая, когда восстал Люцифер, не примкнула ни к нему, ни к богу.

вернуться

146

42. Иначе возгордилась бы вина. — Грешники, казнимые в глубинах Ада, возгордились бы своим злодейством, видя рядом с собой этих ничтожных.

вернуться

147

59-60. Кто от великой доли отрекся в малодушии своем — папа Целестин V, который был избран в 1294 г., семидесяти девяти лет от роду, и через пять месяцев, тяготясь своим саном, сложил его с себя.

вернуться

148

77. Ахерон. — Реки античной преисподней протекают и в Дантовом Аду. В сущности, это один поток, образованный слезами Критского Старца и проникающий в недра земли (А., XIV, 94-142). Сначала он является как Ахерон (греч.: — река скорби) и опоясывает первый круг Ада. Затем, стекая вниз, он образует болото Стикса (греч.: — ненавистный), иначе — Стигийское болото, в котором казнятся гневные (А, VII, 100–116) и которое омывает стены города Дита, окаймляющие пропасть нижнего Ада (А., VIII, 67–75). Еще ниже он становится Флегетоном (греч.: — жгучий), кольцеобразной рекой кипящей крови, в которую погружены насильники против ближнего (А, XII, 46–54). Потом, в виде кровавого ручья, продолжающего называться Флегетоном (А., XIV, 134 и прим.), он пересекает лес самоубийц и пустыню, где падает огненный дождь (А., XIV, 76–90, XV, 1-12). Отсюда шумным водопадом он свергается вглубь (А., XVI, 1–3; 94-105), чтобы в центре земли превратиться в ледяное озеро Коцит (греч.: — плач) (XIV, 119; XXXI, 123; XXXII, 22–30; XXXIV, 52). Лету (греч.: — забвение) Данте помещает в Земном Раю (А., XIV, 136–138), откуда ее воды также стекают к центру земли (А., XXXIV, 127–132; Ч, I, 41), унося с собою память о грехах; к ней он добавляет Эвною (Ч., XXVIII, 121–133; XXXIII, 112–114).

вернуться

149

83. Старик — Харон, перевозчик душ античной преисподней (Эн., VI, 295–330). В Дантовом Аду он превратился в беса (ст. 109).

вернуться

150

92. Челнок полегче должен ты найти. — Харон, зная, что Данте не осужден на адские муки, считает, что ему подобает место в том легком челне, в котором ангел перевозит души к подножию Чистилища (Ч., II, 13–51).