А Кента еще и не занимался ничем последние два года. Меня крайне не устраивают его слабые ноги, особенно коленки.
— Как романтично — говорит Айка и хмурится: — а у тебя что-то с этой девушкой есть? У вас любовь?
— … трудно сказать — говорю я, накаляя обстановку. Понятно, что вопрос поставлен таким образом, чтобы я сразу же стал отнекиваться и уверять что ничего между мной и Томоко нет. Оно, конечно, правда, ничего нет, но идти на поводу у ситуации неохота. Так меня и в угол загнать могут.
— Ведь что такое любовь? — задаюсь я вопросом: — разве мы должны ограничивать это светлое слово обычным влечением людей противоположного пола? Вот, например — я люблю свою сестренку…
— Пфххах! — закашивается Хината.
— Люблю свою родину, благословенную страну Ямато, люблю мисо-суп, люблю школьную медсестру и свежий воздух. Разве можно этим словом описать то, что я чувствую по отношению, допустим к тебе, Айка-тян?
— Пффххах! — давится чем-то Айка и Хината сочувственно хлопает ее по спине.
— Он со вчерашнего дня такой. — доверительно сообщает она ей: — все-таки здорово ему в голову ударили.
— Я вообще весь мир люблю и всех людей в нем — продолжаю я раскрывать свое отношение ко вселенной: — кого, где поймаю, там и полюблю. У меня детерминизм в этом плане. И целеустремленность. Некоторые люди, правда пытаются сбежать от моей любви, прыскают в меня перцовыми баллончиками и вызывают полицию, но это от их внутренней слабости и отсутствия любви к самим себе. Но я могу научить всех своему «пути истинной любви»! — я наклоняюсь вперед и делаю «тот самый жест» бровями, подчеркивая слово «истинной».
— Все! — вскакивает Хината и бьет по столу: — Айка! Я не позволю тебе и этому… этому… этому не бывать!
— Ваш заказ… — рядом с нами появляется официант и аккуратно переносит чашки и блюдечка на стол, легко увернувшись от размашистых жестов Хинаты.
— Официант-сан! — обращается к нему Хината: — он продолжает меня бесить!
— Как я уже и говорил — скрывает свою улыбку официант: — весьма разумный молодой человек.
Глава 6
Сразу после чаепития, которое обошлось мне в кругленькую сумму, но — vae victis , горе побежденным! — я попрощался с сестренкой и ее подружкой и отправился искать Рёдзанпаку. Здесь просто обязано быть Рёдзанпаку, не так ли? Потому я вбил в поисковик запрос по адресам школ и секций единоборств поблизости и наметил себе маршрут.
Рёдзанпаку я здесь не нашел. Зато побывал в парочке додзё, в которых все под традиционное каратэ или иные традиционные боевые искусства — там все серьезно, с портретами родоначальников стилей на чем-то вроде алтаря, лакированной табличкой с названием школы на кандзи над входом, с маленькими кривыми бонсаями в горшочках и катанами в ножнах, нунчаками, боккенами и саями, развешанными по стенам. Эти вот додзё я мысленно отмел сразу же, едва ступив на порог. И дело даже не в том, что полы заставят подметать, а в том, что из снарядов в таких вот додзё как правило только макивара, к которой тоже доступ заслужить надо. Мне нужен боксерский зал… можно с борцовским ковром. Или наоборот — борцовский зал с грушей? С такими мыслями я перешагнул порог спортивного зала с вывеской «Боксерская школа Иназавы». Одна стена у школы бокса была витринной, стеклянной, словно у парикмахерской или салона красоты. Внутри было чистенько и аккуратно, несмотря на выходные (или как раз благодаря им) — возле мешков, висящих у стены — работали четверо молодых парней. В центре стояли два ринга, на одном работала пара с тренером. Еще несколько тренирующихся — работали с тенью, у зеркала, отрабатывая удары и уклонения. То, что нужно, подумал и огляделся в поисках старшего. Тренера, администратора, кого-нибудь еще. Вдоль одной стены стояли лавочки, на лавочках лежали лапы, перчатки, бинты для кистей рук, стояли чьи-то бутылки с водой. Там же сидело несколько парней, лениво переговаривающихся между собой. На вид именно эти ребята в настоящую минуту ничем не были заняты, поэтому я подошел к ним, мысленно отметив, что сам Кента — никогда бы такого не сделал. Парни были крепкие, подтянутые, жилистые — за версту видно, что спортсмены. Один из них, загорелый, с крашенными в светлый цвет волосами и с какой-то серьгой в ухе — говорил что-то своим соседям негромким голосом, вызывая сдавленный смех.