— Динь-дон-дон! — звучит сигнал к окончанию урока и я прекращаю мыслить об абстрактном и собираю свой портфель. Рядом со мной тут же образуется мой школьный приятель… вернее — всеобщий приятель Хироши Харада, паренек, который в каждой бочке затычка. Периодически он стреляет у Кенты немного денег взаймы, никогда не отдает, но искренне считает, что самим фактом общения с ним уже возвращает долг. Кроме него Кенту и не замечает никто, что самого Кенту вполне устраивало. Меня, как только что попавшего в это тело (голова еще болит), это тоже вполне устраивало. Поэтому в ответ на его «какделадружищезаймиденег» — я молча сунул ему несколько купюр, которые не успел потратить на обед и проезд.
— О! Спасибо, шикарно. — смеется он: — сегодня даже просить не пришлось. Но ты знай, что твои деньги пойдут на благое дело — накормят одного голодного школьника.
— Это хорошо. — рассеяно отвечаю ему я: — отдашь потом.
— Конечно! Завтра отдам! — он не отдаст, и мы оба это знаем.
— А ты фотку в чате видел? — спешит сменить тему Хироши, чтобы не говорить о деньгах, которые уже исчезли у него в карманах: — это же Томоко Иноуэ, с первой парты! Оказывается, у нее классные сиськи! Заценил?
— Сиськи у всех есть. — отвечаю я: — тебе любые покажи, и ты скажешь, что классные.
— Не, ну ты тут хватил… — чешет затылок Хироши, довольный тем, что мы больше не говорим о деньгах: — если старая бабка какая мне покажет, то ни в жизнь не скажу. А у Иноуэ — ничего такие. Говорят, что она за деньги с мужиками в лав-отели ходят и вообще шлюха.
— Ну и хорошо. — отвечаю я, собрав свои тетради и книги в портфель: — тебе-то какое дело? Завидно?
— Что? Кому, мне? Пфф… — машет рукой Хироши: — да у меня прошлым летом в лагере такая девчонка была — закачаешься! Сиськи — во! Жопа — во! И в Рикьютэ учится, вот! Чего ты мне этой Иноуэ в нос тычешь, Кента, ты поди сам в нее влюбился? А? Признавайся, влюбился?
— Да вы, сударь, бредите. — отвечаю я, оставляя Хироши с открытым ртом: — сходите голову холодной водой помойте.
— Ты чего? — спрашивает он: — какой-то ты не такой сегодня. Съел чего? Или дома чего случилось?
Я смотрю на Хироши и думаю, что остаться в прежней парадигме «незаметный мальчик с задней парты» мне все равно уже не грозит. Изменения в характере неминуемо заметят, но причин беспокоиться и пытаться соответствовать старому Кенте нет. Любые мои закидоны сейчас спишут на подростковые изменения, весь этот переходный возраст и прочее.
— Ничего не случилось. — говорю я: — головой просто ударился, день назад. Шел, упал — гипс.
— Какой гипс? — не понимает он: — на голове? Нету же у тебя ничего.
— Это шутка с культурным контекстом. — говорю я: — не обращай внимания, я могу показаться странным. После такого удара.
— Ну… ты врачу покажись, что ли… — советует Хироши: — а то с тобой разговаривать трудно стало. Может тебе деньги вернуть? Ты ж вроде как душевнобольной теперь…
— Верни. — не стал отнекиваться я: — давай назад деньги. Я себе на обратной дороге напиток куплю.
— Не, ты точно кукушкой тронулся, если думаешь, что я могу деньги вернуть. — рассуждает Хироши: — не было ж такого никогда. Бедолага. Наверное тебя надо до дома проводить, а то заблудишься еще.
— Уж до дома-то я сам дойду. — я беру портфель со стола и направляюсь к выходу из класса. Заинтересованный Хироши семенит следом.
— Ты как будто другой человек стал. — говорит он: — не то, чтобы я за тобой следил… но…
— Это пубертатный возраст. Изменения затрагивают весь организм. — поясняю ему я.
— Вот! — говорит он: — наш Кента таких слов не знает! Значит — нашего Кенту похитили инопланетяне! А ты — внедренный в школу инопланетный шпион!
— Да. — признаюсь я: — так и есть. Я инопланетный шпион, а ты — прилипала. Все, отстань, я домой пойду.