Первые запчасти были родом с немецких помоек (в то время неизбалованная столица была рада и таким). Несколько молодых ребят разбирали машины на автокладбище и отправляли детали в Россию. Как ни парадоксально с нашей, российской точки зрения, но автокладбище в Германии – предприятие частное и имеет вполне конкретного хозяина. В данном случае это был толстенький невысокий немец. Вязаная безрукавка и венчик седых волос вокруг лысины. Расплачивались с ним черной икрой и почему-то водкой. Он несколько раз просил привезти ящик «Столичной». Черт знает куда он ее девал – никто не видел его не только пьяным, но и навеселе. Ну да нам-то что за дело, пусть хоть машину ею моет, думал Сева, загружая очередной ящик в тамбур поезда. Сначала запчасти возили машинами, но получалось дорого – бензин, таможня, там дай, на посту дай. Тогда договорились с проводниками пассажирских поездов. Проблема решалась с помощью натурального обмена – той же водки и халявного для проводников ремонта машин. Коробками с запчастями забивались тамбуры и купе проводника. По приезде в Россию товар перегружался в разбитый рафик и перевозился в Генкину мастерскую. Там железки отмывали и продавали через Севин магазин. Потом рядом с магазинчиком партнеры открыли автосервис.
Там вкалывал Генка, который говорить не шибко умел, галстук не носил никогда и кроме как футболом и машинами ничем не интересовался. Хотя нет, вначале была у него еще одна страсть – Генка был рок-музыкантом. Он играл в группе таких же раздолбаев, носил кожаные штаны, куртку с железками и длинные волосы, перетянутые резиночкой в конский хвост. Аппаратура и инструменты, по большей части подержанные, были все же вывезены из Германии, что и позволяло добиться вполне приличного звучания. Группа называлась «Автодром» и играла некий русский рок, а по просьбе зрителей – репертуар Макаревича, Гребенщикова, «Коррозии металла» и «ДДТ». Гастролировали ребята по регионам, играя в основном в сборных концертах или «на разогреве». Иногда их приглашали в какой-нибудь московский клуб – в смысле в здание заводского Дома культуры, где проходили очередной полуподпольный концерт и тусовки. Постепенно тусовок становилось все больше, а концертов все меньше. Они так и не собрались записать диск. То денег не было, то кто-нибудь из состава группы временно уходил «налево» – подработать, или в запой, или еще куда-нибудь. Джон-барабанщик, который и познакомил Генку с Севой, подался в Индию автостопом – искать смысл жизни. Солист сел на иглу. Генка колоться не мог – что-то в глубине его души восставало против «дури», но зато против водки его душа ничего не имела – и он начал пить. Сева, которому надоело посреди ночи вскакивать от телефонных звонков, мчаться в милицию вызволять приятеля или разыскивать его по вытрезвителям, когда нужен был срочный ремонт, однажды не выдержал. Он отвез пьяного Генку на дачу к знакомым, в пустующий домик в глухом месте, запер в бане, оставив только ведро воды, и уехал. Через три дня он вернулся. Генка был трезв, зол и напуган. Кратко и доходчиво Сева объяснил другу, что ситуация в государстве – как бы это помягче… – нестабильна. И если они не будут крутиться и зарабатывать сейчас, то их место займут другие. Поэтому Генке предлагалось передать ему, Севе, долю в предприятии за вполне приличные деньги. Написать расписку в получении – и пить дальше. Или продолжать работать, но тогда – Сева достал из дипломата другую пачку бумаг – он подписывает эти документы. Признает себя должным Севе крупную сумму денег. В случае очередного запоя его доля в фирме автоматически переходит к партнеру в счет уплаты долга. Возможно, в документах не были соблюдены все юридические тонкости, но Генка не был юристом. Зато он не был и дураком. Он посмотрел на дорогой кожаный портфель партнера, яркий пиджак и галстук. Потом перевел взгляд на лицо. И в первый раз заметил, какие тонкие у Севы губы. Генка понял, что этот человек не захочет из-за него, Генки, терять деньги. А по нонешним временам все могло случиться – мог ведь приятель и забыть его в этой баньке – кто знал, что они тут? Зима, ори не ори – народу вокруг никого. Ну, найдут по весне, решат – допился. Мужик почувствовал, что ему страшно – так близко вдруг оказался конец, а он почему-то трезвый и все-все понимает. Помирать трезвым было очень-очень страшно. Дрожащей рукой он подписал долговые расписки, и Сева, буркнув «ну и молоток», отвез его домой. С тех пор Генка перешел на пиво, а гитару повесил на стену.