— А вы не опасались, что, поняв, он поступит так, как поступил?
Кира знала: звонок от жены Олега Водопьянова поступил минут в десять двенадцатого — меньше чем за час до того, как самого Водопьянова расстреляли на Красной площади. Жена, Таисия, сказала, что к ним в дом вломился сумасшедший с пистолетом и, угрожая ей и её детям, потребовал сказать, где находится её муж.
— Что сбежит? — Рутковский пожал плечами. — Я всё время следил за ним… Ну да, переоценил себя…
— А он всё-таки недооценил вас… Как вы думаете, почему он не уехал куда-нибудь подальше, а остался в Москве?
— Зачем ему было уезжать? Ему надо было только дождаться первого января. Ищи его потом…
— Зачем вы пришли к его жене? Думали, она знает, где он скрывается?
— А что мне оставалось делать? Несколько часов до Нового года… Один раз он так уже ушёл, — добавил он тоном, от которого Киру передёрнуло.
— И вы стали угрожать пистолетом её детям?
— Сначала я вообще представился старым другом Олега, и мы с ней прекрасно по душам потрепались. Она сама мне вывалила — как она перепугана… Она не понимает, что с Олегом произошло, куда он вдруг пропал…
— Чего же вы не ушли?
— Ха… Знаете, в чём прикол? Он любил её, — Рутковский криво осклабился. — Вы что — такой роман, женился через два месяца знакомства, обоих её детей на себя повесил… А тут — ещё несколько часов, и все, он её забудет навсегда. Я надеялся, что он если не придёт, то хотя бы позвонит.
— И он позвонил?
— Ну, вы, я вижу, и сами все знаете.
— Не все. Как вы поняли, откуда он звонит?
Ещё более кривой оскал:
— Она мне сказала. Тая…
— Я имела в виду — как вы поняли, что она поняла, где он?
— Она взяла трубку. Они совсем недолго разговаривали. И она не спросила: «Где ты?» Любая бы спросила — первым делом. Я сообразил, что она это определила по номеру, с которого звонят.
— Он звонил с городского?
— Да, из квартиры её двоюродного брата на Новинском.
— А зачем он звонил с городского? Не с мобильного, не с автомата?
— Вы у меня спрашиваете? Сглупил…
— А почему она вам сказала? Она же уже поняла, от кого Олег скрывается… А! Вот тут-то вы и стали угрожать пистолетом детям!
— Что вы думаете, я правда собирался в них стрелять?
— В Водопьянова вы высадили всю обойму…
— Было бы две — две бы высадил. Ленту пулемётную…
После паузы, давясь словами, добавил:
— Он очень круто лажанулся, когда решил, что я его не найду…
— Н-да, — Кира тщательно затушила сигарету.
— Значит, она раскололась. И вы поехали на Новинский. И что дальше?
— Звоню в дверь. Слышу — кто-то там есть. Тая сказала, что он в квартире один, брат её уехал. Не открывают. Я вышибаю дверь. Смотрю — балкон. Он на соседский балкон перелез. Я за ним. Он на улицу, к метро…
— К метро? Почему не к машине?
— Я тоже не понял. Машина его там же стояла, у подъезда, я видел. Ключи, наверное, забыл.
— Ключи были при нём.
— Откуда вы знаете?
— Протокол читала… Значит, вы преследовали его по улице, на метро. Почему вы не стреляли сразу?
Подследственный помолчал.
— Там везде народ был. И милиция. Я всё-таки сначала надеялся завалить его так, чтобы не попасться.
— А когда поняли, что до боя курантов не успеете, — на все плюнули?
Он не ответил. Кира перевела дух. Полезла за новой сигаретой. Ну и история. Она уже представляла, какую бомбу из неё сделает. Так что, может, и не напрасен был её сегодняшний утренний героизм… От одного воспоминания о пробуждении тошнило. Вы гудите всю ночь, накачиваетесь в хлам, падаете засветло… — а в полдесятого вам звонит знакомый следователь и предлагает эксклюзив с психом, открывшим стрельбу ровно в двенадцать на Красной площади. С ментами у их газеты дружба была, конечно, с интересом: причём со стороны ментов не только пиаровским, но и простым денежным. Хотя за такое интервью и денег не жалко. Даже встать с тягчайшего бодуна, сесть за руль со всеми своими промилле… Ладно, доехала — и слава богу.
— Но он-то, Водопьянов, — собралась с мыслями Кира, — не мог не понимать, что вы его намерены во что бы то ни стало укокошить?
— Надеюсь…
— Тогда почему он в вас сам не стрелял?
— Из чего?
— Из пистолета. При нём нашли «макарон». С полной обоймой.
Псих хлопал глазами. Ей даже немного смешно стало:
— Смотрите, что получается. Он сбегает у вас из-под носа, ложится на дно, несколько дней ничего о себе не сообщает паникующей жене — а потом вдруг звонит ей с городского. Имея ключи от машины — бежит к метро. Имея пистолет — не достаёт его, хотя знает, что вы собираетесь его убить…
— Что вы хотите этим сказать?
Понятия не имею, подумала Кира. А произнесла зачем-то:
— Подумайте. Может, он и не хотел вовсе от вас убежать?
— Зачем тогда вообще бегал?
— Я имею в виду — подсознательно не хотел?
Что я мелю? — поразилась она себе.
— Бред, — поморщился Рутковский.
Но Кира видела, что выбила его из колеи. Прежней столь странной в допросном кабинете самоуверенности в нём не было. Он, кажется, занервничал.
— А как вы думаете — зачем он убил вашу женщину?
Псих вытаращился на Киру. Набычился:
— Вы это о чём?
— Вы ведь никогда не могли этого понять, правда? Каких только причин не выдумывали — но все они смотрелись одинаково неубедительно…
Она испытывала странное ощущение — словно её подзуживал кто провоцировать подследственного. На хрена? Дался он мне…
— С первого января начинаю новую жизнь… Таким вот интересным образом. Это ж постараться надо было… А зачем? Неужели вы верите в то, что он так от кары за содеянное бегал?
— А зачем, по-вашему? — он поднял глаза. Что-то и них странное было, в этих глазах.
— Вы его сколько знали как Градова?
— Меньше года…
— Вот именно. Он же не от вас бегал. И не от милиции.
Рутковский прикрыл глаза, медленно запрокинул голову:
— От себя… — едва слышно.
— Представьте: это ж как надо было обрыднуть самому себе! И вдруг в какой-то момент в какой-то из этих жизней… а может, не в момент, и не в одной жизни… он или понимает, или догадывается, или чувствует, что кем бы он ни был — все равно остаётся собой…
— Дайте закурить… — сипло сказал псих.
Она протянула ему пачку.
— Почему он тогда не повесился? — Рутковский, держа сигарету в руке, посмотрел на неё.
— Когда-то, — Кира бросила ему спички (сигареты у Петьки украла, а зажигалку забыла. Не сообразила — и то: сколько лет уже не курила…), — я читала заметку про одного врача, который несколько раз пытался покончить с собой. Он и вешался, и травился, и стрелялся. Верёвка обрывалась, отрава не действовала. В пистолете все патроны оказались почему-то без пороха…
Он затянулся:
— Н-ничего себе… — о сигаретах, отстраненно.
— «Дукадос». Испанские.
— Выходит, я просто на него поработал… — псих покачал головой. — Помог… Избавил… С-сука, — наросший на сигарете пепел упал на пол. — Да если б я знал — пальцем бы его не трогал… Охранял бы…
Кира подвинула ему пепельницу. Подследственный посмотрел на неё бессмысленно, потом ткнул сигаретой в кучку оторванных фильтров.
Он как-то разом сдулся, обмяк, замолк. Плохо быть деревянным на лесопилке, несколько невпопад подумала она (чьё это дурацкое выражение?… не помню) и выключила диктофон.
Она шла по бесконечному коридору ментовки — сумрачно-тоскливому, как все бесконечные казённые коридоры, а в пустой с похмелья голове бессмысленно крутилось непонятно откуда залетевшее: «С Колымы не убежишь…»
2005[1]
1
Сокращённый вариант повести опубликован в рождественском номере журнала «Афиша» за 2005 год.