Роберт присоединился к мужчинам и начал разгружать из автобуса мешки с зерном. После бессонной ночи, будучи обессиленным, мешки казались неподъемными и настолько тяжелыми, что руки вот-вот могли оторваться и упасть вместе с мешком наземь. Ничуть не лучше чувствовали себя и остальные мужчины. Тот же Тимур, невзирая на то, что мешок может порваться, а зерно высыпаться тащил их по земле. Сил на то чтобы поднять мешок попросту не было. Перенеся три мешка, обессиленный Роберт опустился на землю и откинулся спиной на пробитое колесо автобуса. Наверное, еще один такой мешок позволил бы Артему оставить его у автобуса в чистом поле. Силы кончились. Но к огромному облегчению батюшки закончились и мешки. Теперь куча зерна небольшой пирамидой возвышалась рядом с автобусом на земле.
Голова шла кругом. Несколько раз он ловил на себе испуганные, если не сказать чумные взгляды стариков, жалостливые, умоляющие взгляды матерей с детьми, но каждый раз он опускал глаза. Впервые за долгое время он не чувствовал в себе силы чем-либо помочь этим людям. Он знал, какая участь приготовлена раненным и смертельно больным, от этого становилось паршиво на душе. Роберту было жаль Артема, которому предстояло объявить этим людям о своем решении бросить их умирать… По коже пробежали мурашки. В то, что происходило здесь, трудно было поверить.
— Вы совсем сникли, батюшка! — Тимур внешне больше смахивал на выжатый лимон, но держался парень радостно, так будто ничего и не произошло.
— Далеко до лагеря? — пот залил Роберту все лицо и он помассировал залипавшие глаза, чтобы хоть как-то вернуть себя в реальность.
— Не хочется тащить мешки? Признаюсь я бы тоже бросил их к чертовой матери, вот только все равно возвращаться придется! Да и с мешками может чего худое произойти.
Роберту сейчас было плевать на мешки и на то каким образом эти самые мешки собираются нести дальше. Гораздо важнее было другое. Не хотелось слышать больше плача и стонов. Не хотелось видеть больше жертв. Может быть, и вправду по приходу в это загадочное место им удастся зажить по-новому? Он видел Сашу и Витю, которые о чем-то разговаривали в стороне, метрах в двухстах выше по дороге. Их окружило четверо мужчин, в числе которых он увидел своих бывших прихожан Кирилла и Сережу. Судя по жестикуляции разговор выдался напряженным. Он видел Артема, который поначалу опустился на присядки и закрыл лицо руками, но быстро пришел в себя и начал помогать раненным и больным. В ход шел компресс, который мужчина смачивал водой и прикладывал на раскаленные лбы несчастных. Люди, сраженные гриппом горели заживо. Без антибиотиков организм вряд ли мог долго продержаться в таком режиме самостоятельно. За обезвоживанием следовала верная, неминуемая смерть… Прикладывая компресс к голове, говорил ли он этим людям о том, что они останутся здесь брошенные умирать? Говорил ли он эти слова, когда брал грудничка на руки… Говорил или нет? Роберт почувствовал, как по его щекам полились обжигающие горячие слезы и он смахнул слезы краем воротника.
— Эй, ну что вы батюшка, не стоит так расстраиваться! — Тимур подсел рядом с Робертом и заглянул ему в глаза. — Я понимаю, что это тяжело принять. Но можно я скажу?
Роберт ничего не ответил поэтому Тимур посчитав что батюшка не против продолжил.
— Я долго думал над тем, что происходит сейчас… но все Артем делает правильно. Следует разделить нашу жизнь на до и после. На то что было тогда и то что есть теперь. Это две большие разницы. Рассудите сами, раньше я бы жизнь отдал, получи я возможность спасти другую жизнь и наверное ни о чем бы не жалел на том свете, — Тимур хмыкнул. — Сейчас же я думаю, что Господь дал нам шанс. А знаете, почему батюшка?
Роберт покачал головой.
— Потому что эта жертва сейчас ничего не значит и самое главное она ничего не изменит. Тогда да, а сейчас нет, — видя, что Роберт не совсем понимает ход его мысли, Тимур попытался объяснить. — Вот если я бы спас человека от неминуемой смерти тогда, в той жизни, что бы произошло. Будь у него семья, он бы вернулся в семью, да даже если у него никого не было, он получил бы еще один шанс на новую жизнь. А что сейчас, батюшка? Сейчас у него этого шанса попросту не будет и моя жертва окажется напрасной, а тот человек все равно умрет, потому что он обречен. Как то так. Логично, батюшка?
— Я не хочу сейчас об этом говорить, Тимур.
— Знаю, неприятно, тяжело все это пропустить через себя, но в конце концов ты приходишь к выводу, что мир изменился и в происходящем вокруг можно винить новые условия…
— В происходящем вокруг можно винить только себя! — вспылил Роберт.
— Сегодня, защищая стариков и детей, тех, кто обречен на гибель в этом мире, погибло семь бойцов, которые сами по себе могли выжить а потом зажить новой жизнью в лагере, — Тимур как-то по особенному ехидно улыбнулся. — Это как оберегать от солнца лед. Бесполезная штука потому что он все равно растает. Так и здесь… В конце концов никто не заставлял их вкалывать себе эту дрянь…
Тимур говорил еще, но слова парня превратились в какое-то однородное месиво, как будто ленту зажевало в магнитофоне и теперь было не разобрать ни единого слова. Роберт больше не слушал. Он уставился на предплечье Тимура, там. где должен был остаться след от укола. Закружилась голова и начало двоиться в глазах. Но он видел. Видел отчётливо, что никакого следа от укола на коже Тимура не было.
2
— Отойди в сторону, парень, она уже мертва. Мы теряем время. Ну же? — капитан казался непреклонным. Он произносил эти слова сухо, растягивая на слога. — Отойди, если ты желаешь счастья своей жене.
Гриша которому предназначались эти слова прижимал новорожденного мальчика к груди. Парень напоминал раненное животное, которое осталось один на один со своим убийцей. В глазах Гриши застыл ужас. Он не понимал что делать, не знал чего от него хотят и не верил в то что происходящее вокруг реально. Не мог поверить, что капитан, человек, который спас жизнь ему и его Наденьке теперь вот так запросто хотел эту самую жизнь отнять.
— За что, — выдавил он слова, голосом больше похожим на писк. — Зачем вы делаете это?
Капитан целился в Надю. Черное, казавшееся бездонным дуло автомата смотрело на девушку, лежавшую на земле за спиной своего мужа. То, что происходило с девушкой сейчас, началось около получаса назад и с каждой минутой девушке становилось только хуже. Надя извивалась в конвульсиях, ее тело, как будто в приступе эпилепсии сводила судорога, изо рта шла пена. Она стонала, билась в истерике. Стоны сменял страшный нечеловеческий какой-то внутриутробный рык. Казалось, конвульсии вот-вот сломают девушку, послышится хруст костей…
— Гриша, я не привык предупреждать дважды, открой глаза и посмотри на то, что происходит с твоей женой. Это больше не твоя жена, это не та Надя которую ты знал и любил.
— Оставьте мою семью в покое! Ненавижу вас! — выкрикнул в ответ Гриша. Слова были пропитаны ненавистью и злостью.
Капитан не опустил автомат. Нет. Точка невозврата была пройдена. Отступать назад теперь было нельзя. У Нади началось обращение. Вирус вступил в свою открытую фазу. Можно было пробовать колоть антитела, можно было уколоть ту ядерную смесь дозы снотворного, что носил с собой Гриша, но все это никуда и ни к чему бы не привело. Вряд ли это могло бы даже отсрочить неизбежное. Единственная ниточка, которая не давала вирусу расползтись теперь была оборвана безвозвратно. И в виде такой ниточки выступал родившийся ребенок. Теперь, родив мальчика, организм сдался. Как бы странно это не выглядело, но ребенок мог держать вирус в инкубационном состоянии.
— Забери у него ребенка, Рома. Меньше всего я хочу, чтобы пострадал малыш, — скомандовал капитан.
Услышав слова капитана, Гриша еще сильнее прижал ребенка к груди, настолько сильно, что капитан забеспокоился, что он придушит ребенка.