Никто.
Они свято верили в этого человека и ради него, похоже, готовы были есть сырую землю. По крайней мере, сомнений в том, что капитан поступает правильно, в интересах своих людей, не было ни у кого, кроме самого батюшки.
Роберт, погруженный в собственные мысли держал над костром банку из под тушенку, продетую через сук. В банке кипела мутно белая водица и только кто-то очень догадливый смог бы понять, что в банке батюшки варятся высушенные на солнце зерна из намоченных мешков. Пшено разбухло и начало крошиться, но пока его не погрыз паразит, оно казалось вполне пригодным в употребление. Конечно, под рукой не было соли и специй, а сам отвар приготовленный на отфильтрованной через ткань дождевой воде, получался довольно таки мерзким на вкус, но другой альтернативы Роберт просто не мог найти. Людям необходимо было поддерживать минимальный запас сил и если у бойцов в закромах лежала тушенка, то у стариков и женщин не было и вовсе ничего. Их организм боролся с вирусом внутри себя, их силы таяли и порция похлебки могла оказаться той самой животворящей водой, что даст этим людям шанс и позволит если не жить, то выжить.
Он посмотрел на женщину с новорожденным мальчишкой на руках. Новорожденный, которого принес с собой капитан, оказался смышленым малым и быстро нашел замену груди матери, благо в лагере оказалась женщина, которая ни смотря на все тяготы походной жизни, продолжала кормить свое родное чадо грудью. Он с удовольствие пил чужое молоко, подолгу спал, а во время бодрствования вел себя на удивление тихо и почти не плакал, чего нельзя было сказать о двух других грудничках. Сама женщина, которой капитан доверил чадо, с удовольствием возилось с ребенком и относилось к нему с таким же теплом как к своему собственному малышу. Это не могло не радовать и вселяло надежды, что малыш, которому от роду было всего несколько дней сумеет выжить или, по крайней мере, зацепиться за жизнь.
Роберт аккуратно, стараясь не перевернуть, отлил кипящей кашици в другую пустую банку и подошел к женщине, которая как раз уложила мальчишку спать.
— Вам не мешает подкрепиться. Как никак, а вы у нас за троих. — он присел на корточки и протянул ей банку с кашей. — Здесь не так много, просто я не могу найти посуды в которой можно было бы готовить больше, извините.
— Не стоит извиняться, что вы…
Женщина устало улыбнулась. Удивительно, как в таких условиях она продолжала держаться и у нее до сих пор не скисла молоко. Стресс, нагрузки на организм, голод… все это могло выбить из колеи любого человека, чего уж говорить про кормящую мать, которая отдавала всю себя без остатка детям.
— Тяжело вам наверное с этими сорванцами? С ними поди только глаз, да глаз?
— Меня греет вера… — женщина аккуратно положила дитя на расстеленную куртку и приложила к груди второго, теперь уже своего мальчика. Дрожащей от усталости рукой она взяла банку из-под тушенки и начала медленно пить отвар. Было видно, как она получает удовольствие от каждого глотка безвкусной, даже противной похлебки.
— Дай Бог…
Роберт поднялся на ноги и вернулся к костру, где уже собралось двое стариков, выжидающих своей очереди на чудо-отвар. Один старик принес с собой пустую банку из под горошка, другой принес непонятно откуда взявшийся стакан со сколом у основания. Первым к костру подошел старик со сколотым стаканом. Граненное стекло было начищено до блеска, но несмотря на это мужчина продолжал натирать стакан краем рубашки.
— Спасибо вам, Роберт и да придаст Господь силы Говорящему, — получив свою порцию каши, он откланялся.
Роберт почувствовал, как заходили его желваки.
— Боюсь разочаровать, но ваш говорящий тут ни при чем, — он плеснул каши в банку из-под горошка второму старику, стараясь скрыть одолевавшие его изнутри эмоции.
Старики не дожидаясь пока каша остынет, начали хлебать отвар. Тот, что пил из граненного стакана вытащил изо рта вставную челюсть и положил ее перед собой на колени. Сделав несколько глотков он довольно причмокнул и вытер рот рукавом рубахи. Ямочки на его щеках впали в то место, где должны были располагаться зубы.
— Как ни при чем? — искренне удивился он. — Единственный кого я могу благодарить за свое спасение это капитан и наш Говорящий, — он взболтнул зерна, осевшие на дне стакана и продолжил трапезу.
Роберт искоса взглянул на старика. Беззубый, обессиленный, с разбухшими веками и посиневшими, выделяющимися венами, этот мужчина ел кашу с таким видом, будто в его стакан налили самое вкусное лакомство на свете. Роберт насыпал в банку новую порцию зерна, залил водой и выставил на огонь.
— Не при чем, так не при чем.
— Разве вы еще живы и вы еще здесь не благодаря капитану?
Роберт задумался.
— Может быть здесь я и благодаря этому человеку, да и то не ему… — он пожал плечами.
— А меня спас этот человек, а сейчас спасает вера, — старик разжевывал плохо проваренные зерна беззубым ртом.
— Вера должна идти изнутри, только такая вера согреет и спасет…
— Понимаю, о чем вы говорите батюшка, вера Христа? — серьезно спросил старик, но не дожидаясь ответа продолжил. — Я был примерным православным христианином, до того, как мою бабку сожрала обращенная тварь, вровень на Пасху, а мои дети оказались заражены и чуть было не сожрали собственного старика… Пока не пришел капитан. Если бы не он, что бы делал бедный старик? А сейчас я в безопасности и самое главное я защищен от ихней бацилы, — он вздохнул. — Вот только все равно всякая гадость липнет. Старый уже.
— Мои соболезнования вам, но…
Роберт осекся и замолчал. Место, на предплечье старика, в которое пришелся укол той самой злосчастной вакцины, разбухло, на бугорке запеклась кровавая корочка. Похоже, мужчина разодрал ее, когда чесал. Разве он не понимал, что тот человек, которого он восхвалял и благодарил за спасение собственноручно обрек его на смерть. Медленную и мучительную.
«Но стоит ли знать этому старику правду?», — подумал батюшка.
Скорее нет. Он перевел взгляд на играющие язычки пламени. Можно было поспорить, попытаться объяснить или доказать… Неужели они не видели, что это псевдовера, которая привела этих людей к краю гибели? Но зачем? Похоже, никто не станет слушать, любые слова были бы сказаны тщетно. Здесь царила одна единственная вера — вера в Говорящего и капитана. Между этими людьми существовала невидимая связь, которая на поверку оказывалась очень прочной и нерушимой. На какой-то миг, на какое-то незримое мгновение, Роберту вдруг захотелось отпустить палку и уронить варющуюся кашу в огонь, рука дрогнула, но он сдержался. Нельзя, конечно нельзя.
Он не имел права так поступать.
Старик со стаканом доел свою порцию и жалобно посмотрел на Роберта.
— Можно еще? — спросил он.
Роберт кивнул и мужчина не обращая внимание на то что каша еще не доварена налил добавку себе в стакан.
— Странно, что этого не делает ваш капитан, почему то ему плевать, — Роберт только после того как услышал собственные слова пожалел о сказанном.
Старик пожал плечами.
— Тут и понимать нечего, я хоть и старый но не дурак. Мы, да эти молодые девчонки с детьми стали грузом, который все сложнее тянуть. Им бы избавиться от нас, да не знают как. Совесть мучает или еще что… Но кому нужны больные да беспомощные? Да вот нет, капитан то не бросает нас в беде, ни смотря ни на что.
Роберт избежал прямого взгляда мужчины. Если бы он знал о чем думала основная масса бойцов, когда предлагала бросить стариков и детей в поле, наверное, этот старик сейчас думал бы по-другому.
— Увы, но теперь вряд ли получиться создать лагерь, о котором мы все мечтали и мы ждем слово Говорящего. Он то и скажет капитану, что делать дальше.