— К ведьмам там относились еще хуже, чем к просто женщинам. Ведьм считали плодами союза женщины и дьявола, хотя это обычные женщины с колдовским даром. Жрецы думали, что ведьмы могут плодить чертей, посещают оргии с нечистью, — на этих словах Райн поперхнулся воздухом и закашлялся, вспоминая свой ночной кошмар с Астари в главной роли. Пожалуй, нечистью там были как раз таки жрецы… — Ну и все такое, не буду морочить вам головы…
Девушка оглянулась вокруг. Во время рассказа она и не заметила, как они потихоньку вышли в пригород. Дома-деревья появлялись реже, зато они стали больше, шире, раскидистее, вокруг них хозяева поставили деревянные и каменные строения — теплицы, загоны для животных, всевозможные хозяйственные постройки. Некоторые дворы были огорожены забором не столько от воров, сколько для того, чтобы животные не забредали на соседские участки. В одном дворе мирно паслась корова, поедая большую сочную траву. Возле нее сидел маленький низенький старичок и подкидывал корове к траве большие желтые фрукты. Ведьма сощурилась, пытаясь рассмотреть, что именно там идет в ход.
— Ну и дальше-то что? Ты там у них была плодом греха бабы с демоном, ходила в платке и собиралась жить всю жизнь в доме под присмотром деспота мужа? И как это связано с вашими суевериями? — поинтересовался Сарт, махая рукой дворовому духу. Тот в ответ бросил эльфу яблоко. Райн мог бы поспорить, что дедок бросил яблоко в эльфа, но Сартэниэль ловко поймал подарок и поклонился.
— Типа того. Но я просто не дошла до статуса замужней женщины, — Астари грустно улыбнулась финту сумеречного. — Увы, мой ничтожный дар проявился как раз вместе с первыми днями очищения. Я случайно подожгла масло в горшке, которое мать оставила на печке. Тогда все списали на искру и мою оплошность, но я-то уже знала, что произошло на самом деле. Я молчала… Мой дар сидел где-то глубоко внутри и никому не мешал. С годами он был лишь еще больше задавлен мною и моим страхом. Мне хотелось жить. Представляете? Жить в том ужасном мире. И лишь потому, что я не знала, что там, за границей жизни, может быть что-то другое. Нам рассказывали о райских лугах, о добром и любящем боге. Вот только этот бог напоминал больше чужого родителя. Того, кто ему поклонялся, он привечал и обещал рай, а того, кто в него не верил, обещал запереть в вечных адских ледниках. Всего лишь за то, что человек посмел иметь собственное мнение.
— Ну, а с возрастом все стало еще хуже. Отец все чаще говорил, что мне нужно выходить замуж, хотя я видела, что стало с матерью и со старшей сестрой. Они располнели, подурнели, бесконечно рожали, дети умирали от голода или болезней, а те, кто выживал, начинали работать с самого мелкого возраста. У нас не было… ни курсов, ни школ, — ведьма перевела дух. Ей эта исповедь далась нелегко. Она впервые рассказывала все это не психологу, а просто другим разумным. Но на душе становилось почему-то легче. Психологу по большей части было на нее плевать, у того таких, как она, по десять штук на день было записано. А демон с эльфом слушали с искренним интересом, не перебивали, не мешали ей выговориться и наконец отпустить весь тот ужас, который годами скрывался в глубине ее души. Ужас родом из детства.
— Отец искал мне жениха среди таких же деревенских парней. И даже уже сговорился было с одним, но я отказалась. Парень тот… ну что с него взять? Здоровый был, да глупый. Такой и хозяйство просрет, и дом, и жену бить будет, поскольку он же главный в доме. Отец пригрозил мне, что выпорет до кровавой задницы, если я не пойду замуж хоть за кого угодно. Я сказала, что лучше умру, чем это все. И психанула… Сгорел палас на полу, сгорели занавески, сгорели доски пола… Пожар мы потушили, но с тех пор отец уже не заговаривал о подобном, а я все чаще видела, как он прикладывается к бутылке. Тайком, как вор. Мне было его жаль, но себя мне было жаль еще больше. А отец, похоже, боролся с желанием вызвать святош и желанием сохранить семью. Все же он как-то меня любил, по-своему, очень странно… А потом в нашу деревню приехали святоши искать ведьм. И нашли. Первой взяли красавицу Сканку, она была такая статная, полная, черноволосая, просто загляденье. По ней все парни сохли, а она старостиному сыну отказала, тот ее в ведьмы и назначил. Мол, не достанешься никому, кроме священного огня. А потом жрецы стали проверять всех жителей деревни. Взяли меня и моего самого младшего брата. Ему было всего пара месяцев от роду, но возле него крутилась сама собой колыбель. Отец врал, что это сквозняк, дом шатается от старости и все такое, но жрец был непреклонен. Брата зарезали прямо в колыбели, — Астари вздрогнула, и Райн притиснул ее к себе покрепче, показывая поддержку и всеми силами стараясь дать ей выговориться. В уголках глаз девушки уже появились первые слезинки, но она терпеливо смаргивала их, стараясь закончить историю.
— Мать впала в буйство, и ее тоже приговорили как ведьму. Старшую сестру и отца зарезали как баранов, чтобы не плодили ведьмовских отродий. Отца сочли демоном, раз у него рождались дети с даром, хотя у отца и матери не было никакого дара, они всегда были простыми людьми. Их тела сожгли на рассвете… А потом согнали всех девушек, подозреваемых в колдовстве, из нашей и соседней деревни, запихнули в темницу при старостином доме, потом пытали, заставляя проявить дар или сознаться в колдовстве. А потом… — ведьмочка задохнулась и наконец расплакалась.
— Я знаю, что было потом, — Райн вручил ей платок и слегка погладил по жестковатым волосам. Сарт сочувственно покачал головой, а после тоже подошел погладить. Они стояли посреди небольшой улочки, ведущей к участку Ревезиса, но демон не торопил друзей, давая девушке выплакаться, а Сарту все осмыслить…
— Ну тогда ты знаешь, что стало дальше. Я умерла, — Астари вытерла слезы и наконец облегченно вздохнула. Ей стало легче. Намного легче, чем после всех этих безразличных существ, принимающих ее как на конвейере… Сейчас она чувствовала поддержку и заботу, чего ранее у нее не было. — А здесь все иначе. У меня впервые появился выбор. Я впервые смогла сама решать, что мне делать. Я узнала, что не обязательно выходить замуж, чтобы стать состоятельной женщиной. Узнала, что можно самой о себе заботиться, не спрашивая чужого позволения. Можно быть естественной. Никто не стесняется ходить в штанах, а это намного удобнее, чем таскать за собой ворох грязных юбок. Никто не указывает мне, как одеваться, какие прически делать, куда ходить, кому молиться, что приносить в жертву. Ведьмы ковена мне отказали, но ведь и без них можно жить. Мой дар, оказывается, здесь не помеха, а капля в море, которую никто не видит. Да он мне особо и не нужен, здесь живут тысячи существ без дара и не страдают от этого. А еще теперь не нужно сидеть неделю дома, когда у тебя дни очищения. И вместо горы неудобных, натирающих ноги тряпок можно пользоваться мягкими прокладками. И никто не клеймит женщину с даром. Наоборот, ведьма здесь звучит гордо.
— Здесь с самого начала действует равноправие. Увы, не все его понимают и принимают, — вздохнул Сарт и повернулся в сторону виднеющегося уже недалеко дома скульптора. — У нас в теплице был один человечек… тоже из похожего мира. Вечно приставал к эльфийкам, за что был нещадно бит по рукам и сильно удивлялся. «А что такого-то? Они же бабы!» было у него основным оправданием. Пока начальство не впаяло штраф на большую часть зарплаты за домогательства. А та девушка, Кассиатрин, не пригрозила зарезать его как насильника, без суда и следствия. Здесь такое в почете. Скажет патрульным, мол, приставал, щипал за мягкое место, отпускал сальные шуточки, потом зажал в уголке, она его и укокошила с перепугу. Тот парень и убрался с теплицы куда подальше. Пошел к шиммитам работать, они его выдрессировали как песика. Я его как-то видел на складе, куда мы свозим продукты. Ничего, живет. Только шиммитки с него шкуру могут спустить своими когтями в любой момент. Это не эльфийки.