Аникин Дмитрий Владимирович.
Новая жизнь
Новая жизнь
(повесть в письмах)
Вступление.
Тень темная писателя по тени
клавиатуры - мелкий шрифт - спешит
тенями пальцев, чтобы тень теней
текст появился.
Мне здесь лимб, в котором
всё будущее, прошлое известны,
а в настоящем пусто, никогда
концы времен не встретятся, сойдутся,
мне есть о чем писать, не дописать,
выдумываю новые слова,
мосты над стылой хлябью навожу
неверные, их по утру не станет,
но и не все ведь
бревна вну
трь затянет.
I. часть.
1.
Ни слуху и ни духу - умерла?
В каких краях-раях, где в эмпиреях
пристроилась? Как глубоко в аду
затолкана? С кем мне и весть какую
пришлешь? Слетает птица голубок -
порх на плечо. Глаз красен, торс чешуйчат,
в сажЕнь размаха кожистые крылья -
по-своему курлычит, кычет, грает -
всё о тебе, как будто что-то знает
неладное. Хоть пить бросай, молись.
Я трогаю, кормлю, гоню виденье -
такое между нас теперь общенье.
2.
Ты где? И раньше бывшая непрочной
совсем распалась связь. Я двадцать лет
ищу кой-как, лениво след - где, с кем
встречалась, разговаривала - общих
знакомых обхожу, свой интерес
запрятав, заслонив пошлейшей сплетней
веду беседы с ними. Что таиться
и от кого, а надо же - привычка,
как будто кто из них тебе расскажет,
тебя, беглянку, действовать обяжет.
3.
И ты поспешно соберешь вещички
и двинешь в путь за тридевять земель,
меняя паспорта, по три билета
с одною датой, в три стороны света
заказывая, на вокзале путь
запутывая чехардой перронов,
узлами рельс и дальше воздух редкий
полёта. Ты куда? Куда ветра
погонят это чудище небесно,
уродливо, бело, тяжеловесно?
4.
Когда бы так, в неосторожной гонке
следов наоставляла, я по ним
шаг, шаг и к цели - хвать-похвать девчонку
и к обоюдной радости в постель,
да так и будет всё - гуляет хмель
в повинной, бесталанной голове,
я представляю страстные соитья,
насколько-то хватает мне наитья.
5.
Я думаю ты замужем. Кто он?
Каков? - Приличен, строен, не богат -
во всем не так, как я. Вы всюду вместе
в театрах и в походах, в магазинах,
на митингах - он оппозиционен,
но в проявленьях дерзости спокоен.
6.
Вы копите на отдых, вы маршруты
прокладываете - тут плыть, там встать
стоянкой, по чуть-чуть от скудных средств
откладываете...
А ведь могла бы
свободно жить, кутить, пусть не со мной
бездельником счастливым - сколько их,
готовых капитал у ног твоих
сложить несметный было, а подруга,
а ты... ты стала этого супруга...
7.
Прекрасна, знаешь, общность интересов
в супружестве. Чуть-чуть он холодней,
чуть-чуть ты романтичней и vice versa
в постели. И какие после дела
ведете разговоры там? Представить
боюсь, стесняюсь. Явно, что вы не
смакуете подробности процесса
там бывшего. А, может, моё мненье
о сильном целомудрии твоем
преувеличено. Что хорошо для тела,
то не в ущерб и для души прекрасной.
Становишься - о, жуть - румяной, страстной.
8.
А я не мог, не смел расшевелить
твоих подбрюшных демонов, я робко
исследовал изгибы, губы гнал
паломничать лишь по рукам, по пальцам,
потом сам распалялся, но огонь
сырых поев с гнильцой, трухой дровишек
дрожит, дымит, неверным жаром пышет.
9.
Я думаю, ты родила. Так мало
из женщин, кто готов свою судьбу
жить до конца. Всех, всех вас тянет плоть
к деторожденью - разменять единый
и трудный божий дар на сколько можно
орущих, всюду пачкающих тЕлец.
Разверзнется и исхудает плоть,
дух оскудеет в этих упражненьях,
в них обретешь себе успокоенье.
10.
Ты выблядков своих оставь ему,
пусть он содержит в холе, всякой неге,
как память о тебе. Ты так и так
плохая мать, поскольку сильно много
в тебе страстей и мыслей настоящих,
да так я постарался - приучил,
вскормил, взлелеял, с рук с убытком сбыл.
11.
Аз мерзок и смешон, не прогадала
ты, отказавшись от моих услуг
телесных и других. Но связь осталась
вполне реально - чувствую - саднит,
а где-то трёт. Ты тоже ведь читаешь
не просто так пространные мои,
написанные потом, кровью письма,
натужно продираешься сквозь почерк
к лукавому их смыслу... Нас учил
В. Розанов, чтоб семенем писать -
дрочу, чтоб эти письма обкончать.
12.
Ну ладно, хватит этих экивоков
таких многозначительных - пора
в бровь, в глаз гвоздить - я по причинам личным
пишу тебе, испуганный, живой -
нас убивают, очередь за мной.
Нас убивают, как баранов режут,
ножа о ребра слышу мерзкий скрежет.
13.
Ага - забеспокоилась - твоих
любовников - как дичь какую бьют,
матёрых бьют и малых, здесь в стране
и заграницей. Помнишь Николая,
высокого такого - так его
в Париже... Шёл, гулял... Шанзализе...
и среди бела дня араб мятежный
зарезал. Но араб ли это был?
Ищи свищи - удар и след простыл.
14.
Я слушал о той смерти равнодушно,
ну мало ли гуляет всякой швали
приезжей по Парижу. Беспокойно
во Франции.
Потом узнал, откуда
уже не помню - из газет, наверно,
что Федоров застрелен, удивился
не слишком. Через-чур банкир зажился.
15.
Чужие смерти далеко мелькали,
внимание не слишком привлекали,
я в собственных печалях жил...
Потом
Аверина убили.
16.
Аверина убили, мы с ним, помнишь,
дружили. Ревновали, но общаясь,
мы даже не пытались избегать
известных тем, но не вдавались в них
намеренно. Как будто жен своих
два друга обсуждать не обсуждают,
но, не волнуясь, к слову вспоминают -
как там твоя - да ничего... толстеет -
вот и моя размером богатеет.
17.
Его нашли в петле. Печальный мент,
склонившийся над вязью протокола,
в случившемся не видел преступленья,
кругом валялись шприцы, стклянки, вся