Не думаю, что Лукой тоже двигало любопытство. Когда услышал её обращённые к палачу слова: «Давай ужеж!», невольно восхитился выдержкой штос-офицерши. И её тоном — спокойным, но без ноток обречённости. В своей первой жизни я не смог бы себя вести так же. Уверен в этом. Не имея за плечами прошлых возрождений и не готовясь морально к следующим, вряд ли бы я торопил смерть.
Палач не обиделась на команду. Но и не стала восторгаться смелостью жертвы. Всем своим видом показывала, что лишь выполняет работу: без особого рвения, но и не ленится. Надела на руки перчатки, взялась поудобней за топорище. Маска не позволила прочесть эмоции на её лице. Если те вообще были: уж больно деловито вела себя палач. Она без спешки примерилась к весу топора, размахнулась и, шумно выдохнув, нанесла удар.
Вслед за палачом выдохнули и столпившиеся у эшафота горожанки.
По площади прокатился звон — словно металл врезался в камень. Топор рванулся из рук палача, заставил хрустеть суставы, едва не улетел в толпу.
Толпа поняла это — женщины взвизгнули, отшатнулись. Едва не возникла паника. Я видел, что заплечных дел мастерица лишь чудом сумела обуздать прыть своего орудия.
Она выпрямилась, ошалело посмотрела на лезвие топора. В её глазах заметил растерянность. Палач сбросила рукавицу, потрогала свежую вмятину на рубящей кромке. Затаила дыхание: явно растерялась. И лишь потом уставилась на всё ещё живую заговорщицу.
Тишину на площади нарушали лишь воркующие голуби. Должно быть, только они сообразили, что и почему произошло. Отказываясь верить в произошедшее, не удосужившись облачиться в рукавицу, палач вновь расставила для устойчивости ноги — заняла исходную позицию. Рубанула сплеча — мощно, с вскриком.
Горожанки поддержали её шумным синхронным выдохом.
При звуке удара не вздрогнули лишь я и заговорщица.
Палач рванулась следом за отлетевшим в сторону топором. С трудом, но удержала его в руках. Сражницы отпрянули от неё, едва не наколов друг друга на копья. Женщины в толпе пугливо вжали в плечи головы. Заволновались даже голуби — их голоса стали громче, послышались хлопки крыльев.
На третью попытку разрубить своей жертве шею заплечная мастерица решилась не сразу. Примериваться стала лишь после того, как заподозрившие подвох зрительницы нестройным хором закричали: «Руби!». А сама приговорённая к казни приподняла голову и выдала гневную тираду.
Суть возмущённых слов Лукории состояла в том, что палач — плохая женщина, что руки у палача растут из неправильного места, и что если она не прекратит издеваться над заговорщицей, то штос-офицерша встанет, отберёт топор и… Окончание фразы я не расслышал из-за смеха толпы.
Палач ударила снова. Почти без замаха. Без надежды на успех.
Топор вновь отскочил от шеи заговорщицы — в этот раз не так активно.
Его тут же в сердцах бросили на деревянный помост. Теперь уже руганью разразилась и палач.
Ну а что они хотели?
Пробить обычным стальным оружием «алмазную броню» невозможно. Тут руби, не руби… Пока не истощится запас маны в источнике, подпитывавшем заклинание, только оружие будет портиться. На шее заговорщицы лезвие топора не оставит ни царапины. А за появление синевы на коже, уверен, штос-офицерша на меня не обидится: не на свидание сюда пришла.
Мана в моём резервуаре и накопителях, если буду тратить её лишь на «алмазную броню» и свою «драконью кожу», закончится не скоро. Магической энергии в запасах хватит, чтобы шея Луки выдержала сотни ударов, нанесённых не усиленным магией оружием. Скорее сломается плаха, а не шея. Пока штос-офицерша Лукория находится под защитой моего плетения, она с большей вероятность умрёт от старости, нежели то нанесённых топором ран.
Толпившиеся на площади горожанки заволновались, предчувствуя, что могут лишиться зрелища. Зароптали, замахали руками. Словно недовольные покупатели, которым всучили протухшие продукты. У меня сложилось впечатление, что каждая вторая из тех женщин, что явились посмотреть казнь, готова была сама взобраться на помост и оказать палачу посильную помощь. А то и выполнить за неё работу.
Ничего.
Сейчас я устрою им зрелище.
Велел Васелеиде следовать за мной. Та поправила лямку сумки, прижала к груди карауку. Расталкивая недовольную, обманутую публику, я побрёл к ведущей на эшафот лестнице.