На второй неделе репетиций дела не заладились. Часть первого действия пришлось переписать, актерам надо было выучить новые тексты и забыть старые, и они распереживались, узнав, что роль главного героя, праздношатающегося юноши, который должен был символизировать тигра, отдали Альвину Айли, известному негритянскому танцору и хореографу. Даже самые преданные друзья Логана, которые каждый день сидели в глубине зала и наблюдали за происходящим, забеспокоились.
— Черт возьми, Джош, этот Альвин двигается совсем не как тигр!
— Конечно, — парировал Логан. — Он как Нижинский.
— На эту роль нужен черный Брандо.
— Да, — соглашался Логан.
— Премьера через три недели.
— Боже! — воскликнул Фейблеман.
— О, не беспокойтесь, — сказал Оливер Смит, сопродюсер.
— Я и сам беспокоюсь, — признался Логан.
На следующий день, после того как Айли отыграл эпизод с покачивающей бедрами милашкой Дианой Сэндс, он вдруг пересек сцену и у самого занавеса вдруг закрыл лицо руками. На секунду воцарилась тишина. Потом по залу медленно пронеслось эхо не то смеха, не то рыданий, которое тут же перешло в неконтролируемые, почти истеричные всхлипывания. Все замерли, никто не двигался — ни на сцене, ни среди музыкантов.
Наконец Питер Фейблеман, который сидел в глубине зала, подошел по проходу к Логану, сидевшему в седьмом ряду.
— Джош, — прошептал Фейблеман, — надо бы что-то сделать.
— А что я могу? — Логан пробежался рукой по своим светлым волосам. — Ему просто надо было это выплеснуть.
— Может, дадите карт-бланш мне? — осведомился Джо Куртис, один из помощников Логана, сидевший в кресле через проход.
— Дело в том, что отвечать за все буду я, — заметил Логан. Потом покачал головой, в то время как Айли продолжал всхлипывать, а Клаудиа Макнейл его утешала, и сказал Куртису: — Испытываю от всего этого какое-то странное удовольствие. Альвин делает все именно так, как я хочу, — лежит пластом и плачет!
Логан, Фейблеман и Оливер Смит все еще думали, что Айли справится. Он хорошо смотрелся в этой роли, соглашались они; у него было более мускулистое тело, чем у Сонни Листора; да и вообще поздновато было уже искать нового тигра. Логан почувствовал, что, если сценарий будет почетче, актерам станет легче, поэтому они с Фейблеманом на три дня закрылись в комнатушке за кулисами и переработали сценарий — убрали кое-какую фейблемановскую литературщину в тех местах, где, как считал Логан, зритель будет ждать действия.
— Куда, черт возьми, подевался Логан? — проухала Клаудиа Макнейл на третий день репетиций под руководством помрежа Дэвида Грея. Клаудиа все еще злилась на Логана за то, что он в начале недели куда-то исчез и не счел нужным поставить ее в известность о своих планах, а теперь, когда Логан где-то работал над сценарием и бросил всех на произвол судьбы, негритянка просто кипела от злости. Она стояла вместе с другими актерами за кулисами, как в семейной сцене самого спектакля, и причитала:
— Логан должен быть здесь! Мы остались без режиссера.
— И наша репутация под угрозой, — добавила Диана Сэндс.
— И его тоже! — рыкнула Клаудиа; — Только он этого не понимает, но если думает, что всю вину свалит на меня, то глубоко ошибается. Я сейчас пойду к телефону и позвоню Салли Хаммонт в «Пост» или этому парню из «Трибюн»… как там его? Он еще женился на той актрисе, Моргенштерн, вот как, — и я все им расскажу, как он заманил нас сюда и как мы до ночи слушали его шуточки об этой Лу-и-зи-ане, а потом он три дня носу на репетиции не кажет!
Все закивали, и она продолжила:
— Все эти переписывания надо делать по ночам! Чем он, черт возьми, занимается ночью? Безобразие! Люди смотрят на меня и думают, что после «Изюма на солнце» я разучилась играть, что мне нечего им предложить; нет, так не честно… Меня все здесь достало. Хватит водить нас за нос, хватит все валить на мою расу, я уже тридцать лет в театре, а этот Логан не желает даже показаться. Нахал!
Через несколько минут двери открылись, и вслед за Питером Фейблеманом вошел Логан. В руке он держал переписанные страницы первого акта. Когда Логан спускался по небольшой лестнице на сцену, Клаудиа наблюдала за ним из прохода в зале. Потом она десять минут дожидалась, когда подвернется удобный случай.
В середине своего монолога Клаудиа краем уха услышала, как Логан что-то шепчет Фейблеману. Словно Эмми Лейн поймала его за руку, когда мальчик потянулся к коробке с печеньем. Вся вспыхнув, Клаудиа закричала Оливеру Смиту, сопродюсеру, который сидел в девятом ряду:
— Мистер Логан разговаривает! Я не могу продолжать!
— Я не разговариваю, — зло возопил Логан со своего места.
— Нет, вы разговариваете, — настаивала Клаудиа. — Я слышала, что вы говорите!
— Я не разговариваю, — стоял на своем он. — Кто-то другой разговаривает. Это был не я!
— Это вы разговариваете! — закричала она, тряся мощными плечами и пожирая его своими огромными глазами. — И вы сбили меня с ритма!
— Слушай! — Логан подошел к месту, где сидел Оливер Смит. — Мне надоели ее выходки.
— Это у вас вечно выходки, а не у меня! — сказала она.
— Это невыносимо!
— Хотите, чтобы я ушла? — с вызовом спросила Клаудиа.
— Слушай, — режиссер сбавил тон, — все здесь стараются как могут. И такие поступки я терпеть не могу. Чего ты хочешь — чтобы мы отказались от постановки?
Клаудиа повернулась, снова затрясла плечами и принялась мерить шагами сцену.
— А теперь, — сказал Логан, стараясь сдвинуть дело с мертвой точки, когда вся труппа застыла в ожидании, — а теперь не будешь ли ты так любезна, чтобы начать все сначала?
— Я не могу начать, — виновато промолвила она. — Вы сбили меня с ритма.
— О-о-х-х-х, Оливер, — простонал Логан, приложив руку ко лбу, — это невыносимо!
— Ну, это ваши проблемы, — вставила Клаудиа свое словечко.
— Ты — моя проблема! — вскричал режиссер.
После этого все в театре беспокойно задвигались. К счастью, Клаудиа ему не ответила, она переступила с ноги на ногу, как борец сумо в ожидании решения судьи. Повисла тишина, и все понемногу начали успокаиваться. Клаудиа дочитала свой монолог, а Дэвид Грей скомандовал «Занавес», и все вздохнули. Перерыв.
Стоя у входа в театр «Бут», засунув руки в карманы и обдуваемый свежим осенним ветерком, раздувающим его длинные светлые волосы, Джошуа Логан сказал:
— Я позволяю Клаудии Макнейл так много потому, что доверяю ей и наслаждаюсь ее талантливой игрой, не хочу связывать по рукам и ногам ее талант, понимаю, что мы с ней как единое целое.
Как сейчас помню, — добавил он, — Эмми Лейн частенько словно сходила с ума, а ее лицо при этом становилось пепельным. Когда Эмми радовалась, ее лицо казалось коричневым, иногда пурпурным, но иногда она пугала меня, когда выходила из себя, а довольная всегда помогала мне, одевала, завязывала шнурки и застегивала пуговицы, и теперь перед мною разворачивается это шоу, и снова некая Эмми Лейн то и дело становится пепельной. Но я хочу помочь ей — должен помочь — разобраться с ее творческими шнурками и пуговицами. Не знаю только, хватит ли мне сил.
Он походил немного взад-вперед, глубоко вдыхая воздух Шуберт-аллеи рядом с театром.
— Забавно, — сказал наконец он, — но почему-то я сейчас все время счастлив. Может, из-за всех моих негров. Иногда мне как бы передается, как они сами ощущают себя в этом мире. Даже не знаю. Но что-то делает меня счастливым. Помню, в детстве мне хотелось стать негром. Помню их свежесть, их бархатные голоса, а больше всего их свободу — они могли сколько угодно бегать босиком, раздетые, им не нужно было то и дело мыться, ходить в церковь три раза в неделю. Выражаясь современным языком, у них не было конформизма. В каком-то смысле, — медленно проговорил он, — они правили нами — держа-. ли нас на нашем месте, они были сильнее силою слабости, только они не были слабыми, они обладали силой служить нам.