Статьи «Адама Смита» о рынке ценных бумаг — прекрасный пример обращения новой журналистики к проблемам технологий. Из всех отраслей хозяйства экономика всегда считалась самой скучной и наиболее запутанной для освещения в массмедиа. Однако книга «Адама Смита» «Денежные игры» оказалась не просто увлекательным чтением, не просто успешной «популяризацией» или «возвышенной вульгаризацией». Она признана интересной работой на теоретическом уровне, причем не кем-нибудь, а специалистами освещаемой отрасли. И все-таки успех книги объясняется не только этим. Помню, один финансист-аналитик сказал мне: «Я взял книгу домой и дал ее жене. „Прочитай, — посоветовал я ей. — И ты поймешь, чем я занимаюсь“». Его призыв к жене означал, по сути, следующее: «Ты уверена, что я трачу время на занудную, однообразную волокиту в компании таких же скучных, серых клерков. Теперь ты узнаешь, в какую яркую, увлекательную игру мы играем».
Пожалуй, ни одно произведение как художественной, так и нехудожественной литературы не сравниться с книгой «Денежные игры», столь ярко осветившей экономическую реальность и эмоциональную атмосферу Бума на Уолл-стрит. Умело сочетая описания и диалоги, «Адам Смит» погружает читателя в гущу событий, дает ему возможность проникнуть в мозг игроков и высвечивает тонкости финансовых отношений. Это в полной мере относится и к отрывку, который предлагается вашему вниманию.
Почему те же приемы не используют авторы-экономисты — для меня остается загадкой. Возможно, причина в том, что экономисты-профессионалы считают все хоть чуть-чуть «читабельное» легкомысленным и чуть ли не неприятным. Психолог Эрик Берн с сожалением констатировал это, когда писал «Игры, в которые играют взрослые». Книга Берна, серьезное исследование в области психологии, композиционно представляет собой набор сцен, снабженных весьма своеобразными смешными заголовками. И, несмотря на невероятную популярность в США — а возможно, вследствие этого, — она неизменно вызывает презрительные отклики коллег.
Т. В.
Я постоянно убеждаюсь, как прав был великий Джон Мэйнард Кейнз, описавший рынок как игру в «музыкальные стулья» [143]. Самый блестящий и обоснованный анализ повиснет в воздухе, если вы не найдете тех, кто в него поверит. Цель игры — не в обладании какими-либо фондами или капиталами, а в том, чтобы первым добежать до некоего клочка бумаги, подгоняемого ветром. Важна не ценность фондов как таковая. Чтобы добиться проку от этой ценности, важно, чтобы в нее поверили окружающие. Аналитики вроде Уайта и Уэлда не устают повторять: «Я всегда предпочту признание открытию», — не уточняя, кто из них изрек это первым.
Одно из неизбежных следствий этого стечения условий — необходимость поймать момент, и вы либо разовьете в себе ощущение времени, либо нет. Вы можете, сидя за столом, вызубрить кучу пособий по обучению плаванию, но, если кто-нибудь спихнет вас в воду, проку будет больше.
Данную проблему лучше всех осветил неизвестный древний аналитик, скрывавшийся под псевдонимом Проповедник. От писаний его уцелело немного, но достаточно, чтобы исчерпывающе охватить тему. Вы можете ощутить слабое биение ритма рок-н-ролла в приводимых ниже строках, так как Пит Сигер переложил их на струну, а фирма «Бердз» выпустила хитовую запись этого переложения. В последующих изданиях Ветхого Завета Проповедник выступает уже как Экклезиаст, так что протяните руку к своей книжной полке и достаньте лучшее пособие по развитию чувства времени.
И так далее.
Вот уж точно — не убавить, не прибавить. Лучше не скажешь. Есть рынки, склонные к цикличности фондов, другие живут на летучих контрапунктах к процентной ставке; иные из них склонны к флирту больше, чем девушки-продавщицы за прилавком универмага, попадаются одержимые верой в технический прогресс… наконец, есть и такие, которые ни во что не верят.
Долгонько придется вам ждать своего момента, если вы «правильный парень к неверному часу» — ваш поезд ушел! Вы вышли на танцплощадку, когда оркестранты уже закрывают футляры.
Если у вас ничего не получается, то, возможно, игра «не идет», хотя брокеры продолжают искриться рекомендациями, гуру лучатся оптимизмом, а клиенты полны уверенности.
Легко сказать: если игра не идет, не играйте. Но играющему трудно остановиться. Однажды основная игра не шла, я отвлекся на другую… что ж, по крайней мере, эта другая игра вовремя удержала меня от участия в основной. Случай этот несколько выходит за рамки нашего повествования, но поскольку в нем так много всего переплелось — международная интрига, страсть, жадность, пиратство, сила, доблесть, расизм, колдовство и общая психология, — то я, пожалуй, на нем задержусь.
В то время средний индекс Доу Джонса колебался возле отметки «тысяча», ребята на Уолл-стрит до крови стирали пальцы о телефон, призывая клиентов покупать, покупать, покупать. Я сидел в затхлом офисе Винфилда Великого. Из аппарата медленно выползала биржевая лента, мы лениво наблюдали за ней, как два алабамских шерифа в жаркий летний день, сидя в плоскодонке, следят за продвижением сома на мелководье.
— Нет, не дело это, — проворчал Винфилд Великий, закидывая один ковбойский сапог на второй ковбойский сапог. Давным-давно он, тогда еще энергичный молодой человек, осваивающий Уолл-стрит, носил костюмы от Пола Стюарта и Триплера. Но потом заработал деньжонок, приобрел ранчо, решил, что «истеблишмент» его не уважает, и ответил ему взаимностью. Он повесил свои «пары» и «тройки» в дальний шкаф и облачился в вельветовые штаны и ковбойские сапоги, преобразившись в ковбоя с рекламного плаката «Мальборо».
Великий Винфилд никогда не интересовался фактами. Факты только мешают воспринимать реальность. Он следит за лентой. Вот он замечает ее движение, впрыгивает как в автобус — и выпрыгивает, когда считает, что приехал. Такая тактика приносит ему миллион в год.
«Ленточные трейдеры», подобные Великому Винфилду, развили в себе чутье на движение символов биржи. «Прыгает» ли «Поляроид», собирается ли «КЛМ» ненадолго залечь в спячку — лента все это тебе расскажет и покажет, говорят они. Они принюхиваются к ленте и поступают так, как им подсказывает их чутье индейских следопытов.
— М-да-а, клев прошел, можно сворачиваться и идти домой.
Тогда эта реплика показалась мне странной. Рынок звенит от напряжения, все скупают, скупают, скупают… А Винфилд сворачивает удочки.
— Год можно отдыхать, пока они заездят рынок и он снова наберет обороты. Но год сложа руки не просидишь, а у меня есть кое-что, чтобы удесятерить вложение за полгода.
Прикидываю: тысяча баксов, вложенных в январе, даст мне десять тысяч в июле. Очень интересно.
— Какао, — изрекает Великий Винфилд. — Какао закончилось. Нет в мире больше какао.
О какао я знаю только, что это слово написано большими буквами на маленьких красных баночках, стоящих на полках магазинов. Насколько я мог заметить, полки всегда густо уставлены этими баночками.
Но Великий Винфилд весьма уверенным тоном сообщил, что какао больше не осталось. Причем во всем мире. Он при любом маленьком открытии гипнотизирует себя убедительными интонациями. И возбуждает в себе таким образом безграничный энтузиазм и жажду действия.
143
Детская игра: дети ходят под музыку вокруг стульев, а когда музыка прекращается, бросаются занимать стулья, которых на один меньше, чем играющих.