— Ниши прорубили бы и цветы поставили бы, что ли, — пробормотал Ворон себе под нос. — В кадках.
— Извините?
— Мысли вслух, — поморщился Ворон. — Господин Вронский, мне не хотелось бы показаться бестактным, но позвольте вопрос: вас выгнали с киностудии или из театра? Почему мы вновь встречаемся в месте, подобном этому?
— Здесь удивительно спокойно, — не оборачиваясь, произнес тот, — роли запоминаются в разы проще, к тому же работы не так уж много, я просто сижу за столом и встречаю гостей. Вчера привезли первое тело за три с половиной месяца.
— И как впечатления? Вы видели его?
— Странные. — Вронский пожал плечами. — Я ведь уже наблюдал убитых людей. Тех же белых сталкеров, помните?
— Разумеется. И?..
— Василий Семенович утверждал, будто убитый являлся сталкером-нелегалом, но он… не знаю, не походит на обычных ходоков в Зону… я не специалист, не технарь и не медик, мне сложно объяснить.
— Попробуйте.
— Когда я увидел тело, у меня почему-то создалось впечатление, как у Гамлета при встрече с призраком отца.
Ворон криво усмехнулся и тотчас одернул себя, благо Вронский по-прежнему не оборачивался и не мог увидеть гримасы.
— Признаться, заинтриговали. За все время нашего знакомства я впервые слышу от вас столь эмоциональный ответ.
— Не принимайте мои слова слишком серьезно. Вы вполне можете посчитать случай заурядным, — губы Вронского украсила тонкая улыбка, — тем более ничего особенного в методе убийства нет. Я актер и привык изъясняться образно, только и всего, а здесь и вовсе исполняю роль привратника, встречающего посетителей, вне зависимости от того, к какому миру они принадлежат.
— Да-да, — покивал Ворон, — иной раз очень нервных посетителей вроде меня. У Василия Семеновича кишка тонка встретиться со мной самому?
— Он ждет в зале.
Шувалов действительно оказался там: сидел за столом Вронского и прихлебывал чай из большой красной кружки с надписью «Босс». В окружении разнообразных оттенков серого кружка смотрелась вызывающе ярко. Кроме толстой серебристой папки, сдвинутой на угол, и настольной лампы стального цвета на подвижной ножке-штативе, столешница была пуста и практически хирургически чиста, не считая того места, куда Шувалов ставил свою кружку.
Когда Вронский увидел круглые чайные потеки, то побледнел и застыл, глотнув воздух ртом. Ворон мысленно рассмеялся, почувствовав себя почти отомщенным.
— Игорь, здравствуй, я уже час тебя жду. — Шувалов поднялся со стула и протянул широкую ладонь.
Рукопожатие показалось Ворону слегка неуверенным, но он не стал заострять на этом внимания: в конце концов, он скоро все узнает.
— Пойдем, все сам увидишь, — сказал Шувалов и, вернувшись к столу, забрал с собой кружку.
Стоило ему отойти, Вронский немедленно бросился на свое место, достал из верхнего ящика упаковку влажных салфеток и занялся приведением столешницы в идеальное состояние.
— Эх, молодость-молодость, — сказал Шувалов, бросая на Вронского ехидный взгляд. — Извини за ранний звонок.
— Это зависит от повода, — отстраненно заметил Ворон. — Даже не представляю, что почувствовал бы, если б не обнаружил вас здесь.
Он вовсе не рассчитывал напугать, холодно-вежливый тон выбрал скорее по инерции, нежели намеренно, но Шувалов посмотрел удивленно и заметно напрягся.
— Я сильно извиняюсь за ранний звонок, — повторил он, — но уверен, когда ты узнаешь причину, то сразу поймешь мое состояние. Я почти не спал!
— Взаимно. Я лег в три, — сказал Ворон, все же выходя из себя. — И теперь весь внимание. Что за переполох и какого черта я не мог взять с собой Дениса?
Он терпеть не мог разбитого сна. Сколько Ворон себя помнил, ему проще было не ложиться вовсе, нежели, как советовали особо умные доброхоты, прилечь минуточек на тридцать, а затем встать совсем другим человеком. У «совсем другого человека» раскалывалась голова каждый раз, когда он не отводил сну минимум четыре-пять часов в сутки, и сейчас его состояние не казалось лучше, несмотря на три таблетки анальгина.
Шувалов тем не менее выдохнул с облегчением: видимо, возмущенный Ворон был ему более понятен и привычен, чем разводящий политесы.
— К Денису я всегда относился и отношусь хорошо, ты ведь знаешь, — сказал он. — Но, уверен, ты сам не захотел бы вводить его в курс дела, по крайней мере пока.