Преемник Фридриха II, Фридрих-Вильгельм II почувствовал жестокость этого законодательства и в медовый месяц своего управления выразил генерал-директориуму (министерству) свою волю: «...чтобы положение этой угнетенной нации было по возможности облегчено». Поощренные добрым словом короля, старшины берлинской еврейской общины обратились к нему с прошением, «полным благоговения и детской доверчивости» (6 февр. 1787). Здесь изображалось несчастное положение прусского еврейства, «стонущего под тяжестью непомерных налогов и не менее жестоким гнетом презрения». «И то и другое, — говорится в прошении, — унизило нашу нацию и препятствовало нам делать успехи на пути умственного развития, крупной промышленности и всего, что ведет к благосостоянию... Отрезанная от всех источников пропитания, от ремесел, земледелия, всех видов государственной службы, наша колония имеет только одно средство заработка — торговлю, да и та обставлена многими ограничениями». Далее просители указывали, что и интересы государства выиграли бы, если б «значительная колония, доселе погруженная в отчаяние, была более мягким обращением превращена в труппу полезных подданных». Смиренная просьба еврейских представителей заключалась в том, чтобы король назначил комиссию, которая, совместно с уполномоченными от еврейских общин, рассмотрела бы действующее законодательство и выработала бы проект улучшения гражданского положения евреев.
Король удовлетворил просьбу и отдал в этом смысле приказ генерал-директориуму. Последний немедленно предписал еврейским общинам избрать из своей среды уполномоченных, которые представили бы комиссии «пожелания всего еврейства». 17 мая 1787 г. от имени «депутатов всех еврейских колоний прусского государства» поступила обширная записка для «Королевской комиссии по реформе еврейского быта», которая тогда учреждалась при генерал-директориуме. В записке, где перечислены все установленные для евреев правоограничения, депутаты просили, чтобы при выработке проекта реформ комиссия не исходила из сурового «Регламента» 1750 г., а составила бы, при участии еврейских депутатов, план реформ, «основанный на началах терпимости и уважения к человеку».
Ближайшим результатом всех этих ходатайств была только отмена позорного «лейбцоля» для евреев, прусских подданных (1787). Назначенная королем чиновничья комиссия получила от генерал-директориума инструкцию, пропитанную старым духом казарменной регламентации. В этой инструкции (10 дек. 1787) комиссии преподаны следующие указания: «улучшение положения евреев должно находиться в точном соотношении с их полезностью для государства»; ограничения в промыслах должны быть смягчены, ибо нужда толкает евреев на путь недозволенных средств наживы; но с другой стороны, расширение прав евреев без упразднения их «обособленности» может принести государству еще больший вред. Отсюда вывод о необходимости осторожно взвешивать всякое предположение, клонящееся к реформе еврейского быта; правовые облегчения должны вводиться в жизнь с строгой постепенностью, «пока дети и потомки нынешних евреев исправятся вполне или отчасти, на пользу государству и себе самим». После такой инструкции от комиссии, конечно, ничего хорошего нельзя было ожидать. И действительно, после двухлетних совещаний она выработала такой проект «реформы» (1789), что даже смиренные еврейские депутаты возмутились и заявили, что предпочитают уже остаться при старом регламенте... Эта жалкая канцелярская попытка совпала с годом Великой французской революции (см. дальше, § 27).