Однако в других своих распоряжениях правительство нарочито устанавливало внешние отличительные признаки для евреев по тем же мотивам, по которым в средние века был установлен «еврейский знак». Королевскими приказами (1828,1836) запрещалось переменять еврейские личные имена на «христианские» или при рождении давать детям «христианские имена», причем полиции строго внушалось наблюдать, «чтобы это бесчинство впредь не имело места». Многих евреев волновал этот запрет не столько вследствие его обидного средневекового мотива, сколько вследствие его неприятного результата: очень уж тяжело было ассимилированным именоваться Мозесами, а не Морицами. К счастью для них, при применении закона возникло сильное затруднение: как различать имена, имеющие для христиан и евреев общий источник — в Библии? Ученый Цунц в особом исследовании «Об именах евреев» (1837) доказал невозможность разграничения еврейских и христианских имен, смешавшихся в процессе средневековой и новой истории. Тогда правительство смягчило свой запрет: запрещалось давать еврейским детям лишь те имена, которые «имеют связь с христианской религией», например Петр, Баптист, Христиан, Христофор (1841).
Последовательно реакционным было прусское правительство в своем отношении к духовным делам еврейской общины. Когда в Берлине и некоторых других городах передовые евреи, увлекшись тогдашним реформистским движением, попытались преобразовать синагогальное богослужение, ввели проповедь на немецком языке и конфирмацию детей (см. дальше, § 11), Фридрих-Вильгельм III вмешался в дело с целью оказать поддержку еврейским ортодоксам, хранителям старого благочестия. Изданный по этому поводу королевский декрет 1823 года поражает резкостью тона: «Побуждаемый представлением одной части здешней (берлинской) еврейской общины, я вновь повелеваю, чтобы богослужение евреев совершалось только в здешней синагоге и по традиционному ритуалу, без малейших новшеств в языке, церемониях, молитвах и пении, совсем по старинному обычаю. Я вас (местную власть) обязываю иметь особое наблюдение за этим и нигде в моих государствах не допускать какой бы то ни было секты среди евреев». На основании этого приказа власти запрещали произносить проповеди в синагогах на немецком языке, который тогда стал обиходным среди немецких евреев. Конфирмация 13-летних по протестантскому образцу запрещалась, как «обычай, несвойственный иудейству». Так мудрое прусское правительство одной рукой тащило евреев в церковь, а другою укрепляло старые устои синагоги. Здесь не было противоречия, а была тупая последовательность реакции, которая по профессии охраняла старый быт, «древнее благочестие», во всей сфере своего влияния, ибо пуще всего боялась новаторства, движения, развития.
§ 5. Борьба за равноправие (Риссер)
Как во всей Германии, правительственная и общественная реакция в Пруссии свирепствовала с особенною силою в первую половину рассматриваемой эпохи, до 1830 года. С того момента, как свежие веяния июльской революции во Франции несколько очистили сгущенную политическую атмосферу Западной Европы, общественная реакция пошла на убыль. Общество пробуждалось, фантомы немецко-христианского государства тускнели; начиналось движение народов против враждебного им «священного союза» правительств, и медленно зрели силы для переворота 1848 года. Воспрянуло и немецкое еврейство. Явились новые борцы за право, смелые, гордые, сменившие ходатаев и смиренных апологетов предыдущей эпохи. На место Фридлендеров становились Риссеры. Рядом с «молодой Германией» стало молодое еврейство. В те годы, когда вождь «молодой Германии» Людвиг Берне бомбардировал немецкую Бастилию «Письмами из Парижа», вождь молодого еврейства Габриель Риссер ринулся в бой с реакцией за честь и свободу своего народа. Риссер сделался пророком эмансипации.