Вскоре Риссеру представился случай выступить ратоборцем за права евреев в Пруссии. В начале 30-х годов прусское правительство носилось с новым проектом решения еврейского вопроса. Берлинский чиновник, тайный советник Штрекфус, обосновал этот проект в брошюре под названием «Об отношении евреев к христианским государствам» (1833). Новая идея сводилась к тому, чтобы разделить всех евреев на два разряда: «гражданами» признавать только богатых и образованных, да и тех с некоторыми ограничениями в гражданских правах; всех же прочих, особенно массу мелких торговцев, держать в положении «покровительствуемых» (Schutzjuden), orраничиваемых даже в элементарных правах. Этот проект, основанный на принципе дарования гражданства за «заслуги», очень волновал евреев, как попытка принципиальной отмены акта 1812 года, который до тех пор нарушался только на практике. Риссер поднял свой голос против замысла правительства, который он приравнивал к отмене Нантского эдикта. В длинном ряде статей, опубликованных в его периодическом издании «Der Jude» (издавался в 1832 и 1833 гг.), он перечислил все преступления прусского правительства против свободы совести, обеспеченной актом 1812 года, и дал должную оценку идеологии Штрекфуса. Против этой идеологии выступили также историк М. Пост и кенигсбергский врач Иоганн Якоби, впоследствии радикальный боец конституционной Германии. «Пока хоть одно какое-либо право будет отнято у еврея только потому, что он еврей, до тех пор он раб», — восклицает Якоби в своем возражении. Подобно Риссеру, Якоби требует неустанной борьбы, пока не будет достигнута цель — «равенство еврейских и христианских граждан».
Этот дружный натиск публицистов подействовал: прусское правительство не решилось распространить действие проектированного регламента на всю страну, а только частично осуществило его в своих польских владениях — Герцогстве Познанском, где жили сплошные, еще не онемеченные еврейские массы, численностью до 80 000 человек. В июне 1833 г. был опубликован «Временный регламент», разделяющий евреев этой провинции на два разряда: «натурализованных» и недостойных натурализации. К первому разряду отнесены оседлые и зажиточные люди, отличающиеся беспорочным поведением и употребляющие в своих деловых сношениях немецкий язык; ко второму — оседлые, но не зажиточные. Натурализованные пользуются почти всеми правами, предоставленными евреям Пруссии законом 1812 года, конечно в его урезанной форме; ненатурализованные ограничены в правах жительства и промыслов: им запрещается жить в деревнях, а торговцам в городах нельзя приписаться к купеческому сословию. Зато еврейским общинам Познани предоставлены «права корпораций», пользующихся самоуправлением под контролем государства. Военная служба в этой провинции остается необязательною для евреев (в коренной Пруссии она была обязательна с 1812 года), но добровольцы, «нравственно и физически способные» к службе, допускаются в армию. Однако и этот жалкий статут с малыми льготами и большими ограничениями так обрадовал познанских евреев, что они устроили торжественное шествие по улицам, нося на бархатной подушке экземпляр «милостивого» декрета».
Сильное общественное движение поднялось в Пруссии после смерти Фридриха-Вильгельма III. В медовые месяцы царствования его преемника, Фридриха-Вильгельма IV (1840), либеральные круги тешили себя надеждою на перемену политического строя в конституционном духе. Евреи также уповали на нового короля, сказавшего несколько любезных слов приветствовавшим его в Берлине и Бреславле еврейским депутациям. Скоро, однако, наступило разочарование. «Романтик на престоле», грезивший о чисто христианском государстве, Фридрих-Вильгельм IV имел своеобразный взгляд на еврейский вопрос. Рассматривая еврейство не как религию только, а как особую самобытную «корпорацию» или исторически сложившуюся народность, король признавал долгом государства давать этой народности свободу развития внутри ее автономных общин; но из этой верной предпосылки он делал ложное заключение, что духовно-автономное еврейство не может участвовать в политической жизни, составляющей продукт христианской культуры: как чужеродный элемент, евреи не могут быть допущены на государственную службу и даже от военной службы их надо освободить, как от функции политической. Предначертания короля, секретно обсуждавшиеся правительством, стали известны обществу; о них проникли смутные слухи в печать; о них с волнением говорили в кругах еврейских общественных деятелей. Борцы за эмансипацию возмущались. Представление короля о еврействе, как исторически обособленной «корпорации», шло в разрез с тем отрицанием еврейской национальности, на котором ассимилированное еврейское общество строило всю свою защиту равноправия; вывод же из этого представления подтверждал опасения еврейских деятелей: король, не признающий евреев немцами, не признает их и полными гражданами. Проектируемое освобождение от военной службы казалось угрожающим симптомом, заранее придуманным оправданием для намеченного лишения евреев гражданских прав.