Вообще, рост юдофобии и в правительственных сферах, и в некоторых кругах русского общества стал весьма заметен к концу 70-х годов. Лавры Брафмана не давали спать разным авантюристам. В 1876 г. на сцену выступил новый «обличитель» еврейства, человек с позорным прошлым, Ипполит Лютостанский. Бывший католический ксендз в Ковенской губернии, которого римско-католическая консистория лишила сана за «неслыханные беззакония и блудную жизнь», Лютостанский перешел в православие и был зачислен студентом Московской духовной академии. Для сочинения на звание кандидата он избрал сенсационную тему: «Об употреблении евреями христианской крови», где нагромоздил кучу извращенных цитат из Талмуда и раввинских книг, о которых не имел понятия по незнанию еврейского языка. Нуждаясь в деньгах, этот аферист явился к московскому раввину Минору и заявил, что готов отказаться от печатания своей рукописи, могущей сильно повредить евреям, если еврейские богачи уплатят ему 500 рублей. Когда шантажное предложение было отклонено, Лютостанский напечатал свою книгу (1876), поехал в Петербург и поднес ее наследнику-цесаревичу, позже царю Александру III; шеф жандармов купил много экземпляров этой книги и разослал чинам сыскной полиции по всей России. Поощренный успехом, Лютостанский скоро выпустил двухтомный памфлет «Талмуд и евреи» (1879), столь же безграмотный и по языку, и по содержанию. Уличенный в фальсификации цитат и вызванный на публичный диспут редактором еврейской газеты «Гамелиц» Цедербаумом, он уклонился от диспута (1880). Но агитация принесла свои плоды. Когда в 1878 г. на Кавказе, в Кутаисской губернии, найден был труп грузинской девочки Сарры Модебадзе, исчезнувшей накануне Пасхи, следственные власти возбудили против девяти туземных евреев обвинение в убийстве, подозревая здесь ритуальную цель. Дело разбиралось в кутаисском окружном суде, и защитникам обвиняемых удалось в убедительных речах разрушить не только фактический материал обвинения, но и мрачную ритуальную легенду; дело кончилось оправданием всех подсудимых (1879). Судебный процесс вызвал в русской прессе полемику по вопросу о ритуальных обвинениях. Когда крещеный профессор православной духовной академии в Петербурге Д. Хвольсон, автор научной апологии «О средневековых обвинениях против евреев», напечатал брошюру в опровержение ритуальной легенды (1879), против него выступил в газете «Новое время» русский историк Костомаров и пытался защитить народное суеверие.
§ 47. Культурный переворот
Резкий культурный перелом совершился в эту эпоху во внутренней жизни российских евреев. Он затронул не глубины народных масс, а только верхние слои, так называемое «общество», интеллигенцию, но в этих кругах быстрота и сила духовного переворота отчасти напоминали бурный канун эмансипации в Германии. Эта стремительность внутреннего обновления не соответствовала крайней медлительности гражданской эмансипации, на которую российские евреи получили только малый задаток. Тут заразительно действовала окружающая атмосфера, освободительные стремления русского общества. Политическая заря, засиявшая на короткое время после долгой ночи николаевского царствования, будила светлые надежды в сердцах. Призывы к культурному обновлению и реформам неслись из прогрессивных кругов русского общества и из русской радикальной литературы 60-х годов. Новая русская литература была тогда почти свободна от юдофобии. Когда в 1857 г. в петербургском журнале «Иллюстрация» появилась юдофобская статья «О западнорусских жидах», против нее протестовали 140 русских писателей (Тургенев, Чернышевский, историк Соловьев и другие). Только двое писателей не могли освободиться от юдофобских тенденций: публицист Иван Аксаков и романист Федор Достоевский. Славянофильский публицист выразил опасение, что с допущением образованных евреев на государственную службу они могут проникнуть в ряды высших сановников и задавать тон в христианском государстве. Он тревожно спрашивал: «Как устроить отношение христианского народа к национальности, которая все свое определение находит в отрицании христианства?» По поводу требований равноправия Аксаков писал: «Не об эмансипации евреев следует толковать, а об эмансипации русских от евреев». Такие же взгляды проповедовал и великий художник Достоевский, склонившийся под конец жизни к политической реакции. Писатель с болезненным «жестоким талантом», умевший сочетать в своих типах преступное со святым, глубокое падение с нравственным подъемом; находил такую же смесь и в еврействе, где выдвигал именно оборотную сторону, «жидовство», как олицетворение всего грубо-материалистического, жажды наживы, ненависти к иноплеменникам. Когда обидевшиеся выходками Достоевского некоторые обрусевшие еврейские интеллигенты обратились к нему с протестом, он написал в отвег свою статью «Еврейский вопрос» (1877), где он себя не признает юдофобом, но еврейскому народу приписывает ненависть к другим народам. «Признаки еврейского status in statu суть: отчужденность на степени религиозного догмата, неслиянность, вера в то, что существует в мире одна лишь народная личность — еврей, а другие хоть есть, но надо считать, что как бы их и не существовало. Выйди из народов и составь свою особь и знай, что ты один у Бога, остальных истреби, или в рабов обрати, или эксплуатируй. Верь в победу над всем миром; строго всем гнушайся и ни с кем в быту своем не сообщайся». Так отвечал Достоевский еврейской интеллигенции, верно разглядев под налетом ассимиляции «неслиянность» масс; но вся характеристика еврейства в целом у него вытекла из фантазии, склонной рисовать преступное. Еврейской национальной идее, по существу, оборонительной, Достоевский навязал хищные черты того наступательного национализма господствующего народа, глашатаем которого в русской публицистике он сам сделался.