Однако в то время прогрессивное еврейское общество не придавало значения этим предвестникам реакции, ибо все еще находилось под обаянием освободительных идей, господствовавших в лучшей части русской интеллигенции. Для еврейской молодежи самым сильным фактором культурного обновления была общеобразовательная школа. В гимназии и университеты, двери которых были широко открыты для евреев, хлынул поток молодежи, охваченный радужной надеждой на свободную жизнь среди свободного русского народа. Через русскую литературу она приобщалась к лучшим европейским идеалам. Властители дум того поколения — Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Бокль, Дарвин, Милль, Спенсер — стали кумирами и еврейской молодежи. Головы, еще недавно склоненные над Талмудом в хедерах и иешивах, наполнились новыми идеями позитивизма, эволюционизма, социальных реформ. Резок был переход от раввинской схоластики, от усыпляющей хасидской мистики в этот мир идей, ярко освещенный солнцем науки, к новым откровениям, вещавшим о свободе мысли, о разрушении оков старой традиции, об уничтожении всех религиозных и национальных перегородок, о всечеловеческом братстве... Началось крушение старых кумиров: послышался вопль преклоненной перед ними массы: пошла трагическая борьба «отцов и детей», борьба непримиримая, ибо на одной стороне стоял обскурантизм или ортодоксизм, а на другой — отрицание всех исторических форм иудаизма, не только религиозных, но и национальных. Между этими крайними лагерями стояли люди переходного поколения, те любители просвещения, или «гаскалы», из школы Мендельсона и И. Б. Левинзона, которые в прежнее время терпели от религиозного фанатизма, а теперь выступали в качестве примирителей религии и просвещения. Возрождение библейского языка в литературе и обновление ее содержания были для них важнейшей задачею. Они хотели идти по пути эмансипированного западного еврейства только до определенной границы, не порывая с национальным языком и национально-религиозными идеалами.
Вмешательство русского правительства в процесс культурного обновления еврейства много вредило его правильному ходу. Официальный лозунг русификации соблазнял тех из новой интеллигенции, которые либо верили в честные намерения правительства, либо хотели делать на этом карьеру. Как некогда в Австрии времен Гомберга, образовался союз еврейских прогрессистов с агентами власти против фанатизма «темных масс». Многие «казенные» раввины и школьные учителя из питомцев Виленского и житомирского Раввинских училищ играли роль правительственных чиновников, опиравшихся в своей борьбе с ортодоксией на полицейскую власть; они не считались с настроением масс, когда призывали правительство на помощь в борьбе с суеверием хасидов и цадиков. В 1864 г. были подвергнуты строжайшей цензуре все хасидские книги, и многие из «житий святых» были изъяты из обращения; цадикам-чудотворцам запрещалось объезжать свои районы с целью взимания даров от своих почитателей, но это повело только к тому, что верующие ездили к ним на поклон. Польские и украинские местечки кишели толпами хасидов, стекавшимися к дворам цадиков, особенно во время осенних праздников. Здесь предавали анафеме дипломированную интеллигенцию, проводившую правительственную политику ассимиляции.