Вообще в Италии небольшое еврейское население (35 тысяч) тонуло в общей массе. Ассимиляция делала огромные успехи в этой среде, где сразу совершился переход от бесправия к действительному, а не бумажному только равноправию. Еврейское общество быстро вошло в гражданскую жизнь страны и забыло о том, что оно имеет, кроме общегражданских интересов, и свои национально-культурные. Обещание римских евреев, данное в момент освобождения, было исполнено добросовестно: «еврей» действительно отступил перед «итальянцем». Только в немногих умах светились еще идеалы кружка С. Д. Луццато (выше, § 30). Ежемесячные журналы «Vessilo Israelitico» (с 1853 г.) и «Corriere Israelitico» (с 1863 г.), где появлялись и последние статьи Луццато, поддерживали интерес к еврейскому знанию и идеологии иудаизма. С новой идеологией выступил в это время ливорнский раввин Илия Бенамозег (1822—1900), оригинальный мыслитель, совмещавший в своем уме философию с симпатиями к каббале. Еще в молодости он выступил с опровержением антикаббалистической книги «Ари Ногем» Леона Модены («Emat mafgia al Ari», 1855). Он писал много на еврейском и итальянском языках о разных проблемах религиозной философии, но в литературе оставил след только один из его трудов, изданный в Париже по-французски в 1867 году: «Morale juive et morale chretienne», в котором оспаривается мнение о превосходстве евангельской морали над «ветхозаветной». Путем подробного анализа автор доказывает, что все лучшее в Нагорной проповеди и в других поучениях Иисуса и апостолов имеется в Библии и талмудической Агаде, а прочее в Евангелиях представляет собою только догматаческую полемику с «гебраизмом». Бенамозег упрекает христианство в том, что оно сотворило Бога в образе человека в отличие от гебраизма, по которому человек создан по образу Божию. Христианство, говорит он, проповедует только братство отдельных людей, между тем как иудейские пророки проповедовали также братство народов — впрочем «в конце дней».
§ 51. Завершение политической эмансипации в Англии
Эмансипационная борьба, имевшая трагическую окраску в Риме, получила комический оттенок в Лондоне. Здесь важнейшие этапы эмансипации были пройдены уже в предыдущую эпоху: и гражданские и политические права признавались за евреями, их депутаты избирались в парламент, и весь «еврейский вопрос» сводился к тому, могут ли эти выборные депутаты занять свое место в парламенте без произнесения устарелой формулы христианской присяги. У порога палаты общин стоял избранник лондонского Сити, барон Лионель Ротшильд, и не мог войти туда только потому, что желал присягнуть по своей совести, а не по «совести христианина». Ярко обозначилось противоречие между живой волей народа и мертвой формулою, в которую ревнители старины старались вложить душу: символ «христианского государства». Год великих переворотов — 1848-й— ничего не изменил в Англии, стоявшей вне континентальных кризисов. Чтобы отменить нелепый закон в Англии, нужно было ждать, пока жизнь не доведет его до полного абсурда. Это ожидание длилось еще десять лет.
В эти годы повторялась прежняя комедия: либералы почти ежегодно вносили в парламент билль об изменении формулы присяги для евреев и сектантов, нижняя палата принимала его, а верхняя отвергала. Так было в 1849 и 1851 годах, когда билль был снова внесен либеральным министерством Джона Росселя. В последний раз раздался даже в палате лордов протест лорд-канцлера Труро: «Некогда Бог ожесточил сердце Фараона, дабы он не отпустил израильтян из своей страны; надеюсь, что Бог не ожесточит сердце пэров Англии настолько, чтобы они не впустили израильтян в законодательное собрание своей страны». Но запрет остался в силе. Когда Ротшильд, вновь избранный от Сити в члены нижней палаты в 1850 г., присягнул на Библии и опустил слова «по истинной вере христианина», спикер заявил ему, что такая присяга недействительна, и предложил ему оставить палату. Через год такая же сцена повторилась с другим еврейским депутатом, олдерменом Давидом Саломонсом, избранным в Гринвиче. Но этот оказал сопротивление. После двукратного предложения спикера он оставил свое место среди депутатов и стал за решеткой зала заседаний, поручив введшему его депутату защищать его право. В следующем заседании Саломонс снова занял место среди депутатов и, несмотря на требование спикера, оставался в зале при обсуждении его личного вопроса. Предложение о дозволении присутствовать в зале заседаний депутату, принесшему обязательную для его совести присягу, было отвергнуто, и Саломонсу пришлось удалиться. Перед уходом он с достоинством заявил, что действовал в силу глубокого убеждения в законности своего участия в парламентской работе. Тем не менее особый суд приговорил его за непослушание к штрафу в 500 фунтов.