По двум путям устремилось духовное движение: в сторону религиозной реформы и в сторону литературного ренессанса, основанного на свободе научного исследования. Связанные тесным взаимодействием, религиозное и литературное движения образуют вместе то, что можно назвать реформацией германского еврейства, по аналогии с былой христианской реформацией. Подобно последней, еврейская реформация заключала в себе смесь духовных и политических элементов. Она вытекала не только из внутренней потребности обновления, из необходимости примирить основы иудаизма с умственным прогрессом Европы, но также из внешней потребности реформы ради достижения гражданского равноправия. Печать этой двойственности лежит на всей истории реформационного движения. В нем была, несомненно, и созидательная тенденция: стремление спасти принципы иудаизма путем приспособления их к современности, стремление сделать иудаизм приемлемым для молодого, европейски образованного поколения, которое совершенно отворачивалось от старых его форм. Но это здоровое стремление было несвободно: оно само должно было приспособиться к тактике борьбы за гражданскую эмансипацию, к требованиям правительств и парламентов, из которых одни (Баден, Бавария) обусловливали равноправие упразднением всех обособляющих национальных элементов иудаизма, а другие (Пруссия) соглашались на духовное обособление евреев под условием сокращения их гражданских прав. Путем религиозной реформы молодое еврейство хотело доказать, что оно не составляет нации в нации, что иудаизм, освобожденный от своих исторических и национальных черт, сводится к чисто религиозным догматам и обрядам, последователи которых образуют только церковь среди церквей. Политика давила на религию. Свободная внутренняя реформа, несомненно нужная ввиду резкого культурного перелома, была невозможна в эпоху эмансипационной борьбы. Пошла полоса искусственных реформ, частью поверхностных и формальных, частью противных исторической эволюции народа.
В течение трех десятилетий еврейская реформация в Германии прошла через несколько фазисов. Началась она с той внешней реформы богослужения в синагогах, которую наметил еще старый Фридлендер тотчас после прусского эдикта 1812 года (том I, § 30). В 1815 г.вБерлине поселился Израиль Якобсон, павшая звезда Beстфальского королевства, бывший президент кассельской консистории, превращенной им в фабрику реформ (§ 31). Якобсон, стремившийся приблизить еврейское богослужение к типу протестантского, открыл в своем доме в Берлине частную молельню, в которой многие молитвы и гимны читались на немецком языке, при пении хора, и по-немецки же произносилась назидательная проповедь; в роли проповедника выступал часто сам хозяин. Якобсон ввел также лютеранскую церемонию конфирмации для мальчиков (взамен «бар-мицва») и девочек. При конфирмации своего сына он лично напутствовал его в молельне торжественною проповедью на немецком языке (напутствие отца не помешало сыну впоследствии креститься и сделаться католическим священником). В то же время в Берлине возникла другая реформированная молельня в доме банкира Якова Бера, отца композитора Мейербера; здесь молитвы читались под звуки органа. Новые молельни посещались «берлинерами» из круга Давида Фридлендера. Но прусское правительство не дало развиться скромному начинанию реформистов: к началу 1816 г. обе молельни приказано было закрыть. Приказ исходил от самого короля Фридриха-Вильгельма III и мотивировался тем, что законом запрещено евреям устраивать публичное богослужение вне общинной синагоги; если же, говорилось в королевском приказе, часть прихожан не понимает еврейского языка молитв, то им не возбраняется в старой синагоге читать молитвы про себя в немецком переводе, но не создавать почву для «сектантства». Якобсоновская молельня закрылась; в Беровской же продолжалось богослужение под тем предлогом, что в главной синагоге нужен ремонт и поэтому прихожане вынуждены временно молиться в частном доме. В то время как ортодоксы продолжали молиться в наскоро отремонтированной старой синагоге, новаторы строили рядом особую синагогу, имея в виду ввести там новое богослужение. Всем этим планам положен был конец грубым королевским декретом 1823 года (выше, § 4), который предписал евреям совершать богослужение только «по традиционному ритуалу, без малейших новшеств в языке, церемониях, молитвах и пении». Запрещена была даже проповедь на немецком языке, хотя многие другого языка не знали. Готовность реформистов онемечить свой культ отступила перед своеволием короля-реакционера, который трепетал перед призраком «деизма» и хотел видеть в своей стране либо набожных евреев, либо выкрестов.